Вскоре после того как отец окончательно бросил их с матерью, к ним в дом наведался дядя. Помнится, мать тогда отправила ее наверх, к себе в комнату. Кэтлин легла на пол, прижимаясь ухом к шелке между половицами. Если дядя и сказал тогда что-то такое, что заслуживало бы внимания, она этого не запомнила.
И вот теперь ей ясно одно — она покидает эти края, причем навсегда. Дядюшке нравилось, когда она была рядом. И многие поручения он придумывал специально ради того, чтобы они могли просто посидеть вдвоем — вместо того чтобы вдвоем работать.
Кэтлин вспомнилось, как они с дядюшкой готовили кровяной пудинг.
— Ты представляешь, мы за год теряем сотни галлонов крови. Что, по-твоему, можно с этим поделать? Как превратить убытки в доходы?
Чем бы они ни занимались — разъезжали по соседским фермам, проводили эксперименты на кухне, колесили по всей округе, — дядюшка неизменно умел преподнести это так, будто важнее ничего нет и быть не может.
— Я перепачкаю кровью платье, — робко возразила тогда Кэтлин.
— Чепуха!
Дядюшка насупил брови, изобразив напряженную работу мысли, и причмокнул, будто сосал карамель.
Затем он принес для нее фартук — длинный, почти до самого пола — и помог поднять ведро. Вместе они процедили сквозь кусок холстины свиную кровь в кастрюлю, добавили специй, овсянки и немного жира. Дядюшка показал ей, как наполнять формы, как обвязывать их веревочками. С ним любое дело превращалось в грандиозный спектакль, даже такое прозаическое занятие, как приготовление кровяного пудинга.
— Ну-ка теперь сама попробуй!
Кэтлин боялась испачкать платье и туфли. Что тогда скажет мать? Нет, ничего не выйдет. Дядюшка покачал головой и сделал все сам. Кэтлин не сводила с него глаз. Хотя дело казалось пустяковым, она почему-то почувствовала себя предательницей.
Когда пудинг был готов, дядюшка за веревочку вытащил одну форму из чана с кипятком, поставил на доску и разрезал ножом. Пудинг и впрямь получился нежным и воздушным, как суфле. Дядя на радостях предложил ей поджарить кусок на ужин. Правда, Кэтлин не знала, как это делается. И тогда он показал ей, предварительно растопив жир на раскаленной сковороде.
— Ты что, дома сама не готовишь?
Кэтлин виновато покачала головой. Дядюшка поставил на стол тарелки и предложил ей сесть, галантно, словно в ресторане, пододвинув стул. Она смущенно покраснела.
— А теперь — ешь!
Кэтлин подцепила вилкой кусок и довольно зажмурилась — пудинг буквально таял на языке.
Когда она возвращалась домой на автобусе, братья Бриджмены — Джордж и Роберт, они жили в конце ее улицы и оба работали на бойне подмастерьями, — сели на сиденье у нее за спиной и принялись подтрунивать над девушкой. Один из них даже отпустил какую-то сальную шуточку насчет Кэтлин и дядюшки. Кэтлин растерялась, не зная, как отбрить нахалов. Да и что она скажет — бедная родственница, которая почему-то ходит у их начальника в любимчиках.
Когда автобус, преодолев мост, вкатился в деревню, один из братьев — тот, что выше ростом — достал из кармана брюк небольшой бумажный сверток, весь пропитанный кровью. Развернув его, он бросил Кэтлин на колени свиной глаз. Девушка подпрыгнула как ужаленная. Она побледнела от омерзения, не зная, что сказать. Второй братец едва не свалился на пол от хохота.
— Ну, Джордж, ты даешь! — похвалил он брата и похлопал его по плечу. — Чистая работа!
Мать отчитала ее — как всегда.
— Теперь пятно так и останется, его ни за что не вывести, — сердилась она, пытаясь удалить кровавую метку с платья дочери. — Сколько ни старайся, а вещь загублена.
Кэтлин сослалась на пудинг. Ей меньше всего хотелось рассказывать матери, откуда взялось злополучное пятно. Пусть лучше это будет ее собственная оплошность — подумаешь, случайно капнула на платье. Обхватив себя руками, она принялась объяснять, что и как произошло. Надо заметить, что стоять без платья было довольно зябко.
— Руки по швам! — скомандовала мать.
Кэтлин повиновалась.
— Стой прямо, не горбись!
Это было ее лучшее платье. К тому времени, когда ткань, не выдержав отчаянных усилий по удалению пятна, треснула и расползлась, уже почти стемнело. Мать села за кухонный стол и зарыдала. Слезы текли по ее щекам, а она машинально выдергивала нитки из платья, которое сама только что окончательно загубила.
Кэтлин стояла рядом с ней по стойке «смирно», вытянув руки по швам. Она даже не шелохнулась. Не проронила ни звука.
Покончив с платьем, мать взялась за ежевечернюю уборку кухни — вскипятила кастрюлю воды, добавила в нее мыльной стружки, до блеска отмыла плиту. Затем подмела пол и прошлась по нему щеткой. Вскипятила еще воды — чтобы помыть саму кастрюлю. Зная, что дочь дотрагивалась до крови, щеткой прошлась по ее рукам, едва не содрав с них кожу.