Это была дорогостоящая ошибка. Убивая тела, в которых обитал Мазикин, он давал им второй шанс. И третий, и четвёртый, и пятый. Если бы он только заточал их в тёмную башню, или даже в камеру в участке Стражей, он мог бы спасти несколько человек. Может быть. Мазикины послали бы ещё больше, но это всё равно помешало бы вернуться их самым могущественным духам. Как Сил, Ибрам, Джури. Все они либо уже были здесь, либо имели шанс быть, отчасти потому, что Малачи не заключил их в тюрьму, когда у него была такая возможность.
Я шаркала ботинками по деревянным перекладинам крыльца, не обращая внимания на пульсирующую боль, текущую вверх-вниз по моей шее. Фары осветили подъездную дорожку, и я узнала машину Лейни. Она остановилась позади «Тауруса».
В котором лежала мёртвая проститутка на заднем сиденье.
Я начала подниматься, но потом опустила взгляд на кровь, размазанную по моей толстовке. Я подтянула колени к груди и осталась на месте. Это может очень быстро превратиться в неприятности.
В её машине было темно, но я видела, что их головы были близко друг к другу. Слишком близко. И он не выходил из машины целую минуту.
Я знала, потому что молча считала секунды, моё сердце билось в болезненном, тяжёлом ритме под рёбрами. Малачи наконец открыл пассажирскую дверь и вышел, его вопросительный взгляд сразу же остановился на мне. Я бросила свирепый взгляд на машину Стражей и покачала головой. Мои глаза распахнулись, когда Лейни вышла из своей машины.
Я стиснула зубы, но не двинулась с места. Она была меньше чем в полуметре от места, где на виду лежала мёртвая женщина, где тёмно-красные пятна покрывали заднее сиденье. Лейни отбросила свои длинные волосы через плечо и сердито посмотрела на меня.
— Привет, Лила, — сказала она. — Странно встретить тебя здесь.
— Я должна задать Малачи один вопрос, — ответила я самым дружелюбным тоном, на который была способна. — Он лучший в математике.
Лейни издала горловой глубокий скептический звук. Малачи обошёл переднюю часть её машины и перехватил её прежде, чем она успела шагнуть вперёд. Он остановился рядом и склонил голову, произнося нежные слова, предназначенные только для неё, и это ранило меня больше, чем следы когтей Мазикина на моей шее. Через несколько минут Лейни дотронулась до его руки, и он отпустил её. Затем она вернулась в свою машину и выехала с подъездной дорожки, остановившись ровно настолько, чтобы помахать ему рукой и послать воздушный поцелуй.
Малачи проводил её взглядом и медленно повернулся ко мне. Проходя мимо машины Стражей, он остановился и заглянул внутрь. Не меняя выражения лица, он поднялся по ступенькам и сел рядом со мной на качели.
— Кто она?
— Мы поймали Мазикина. Пытались привезти её сюда, чтобы допросить. Но у нас ничего не вышло.
Он перекинул лодыжку через колено и откинулся назад, глядя во двор.
— Тебя ранили. Насколько всё плохо?
— Всего лишь царапина.
— Ты уже говорила мне это раньше.
— На этот раз я не вру. Большая честь крови принадлежит ей. Джим намного хуже. Рафаэль исцеляет его сейчас. Как прошёл твой вечер?
Мне не следовало спрашивать, но какая-то мазохистская часть меня хотела знать.
— Приятно, — сказал он, и его голос ничего не выдал.
— Ты ей очень нравишься, — я прочистила горло. Почему мой голос должен так дрожать?
— Но она также считает, что моё сердце принадлежит другой.
Он позволил этим словам упасть подобно бомбе в пространство между нами. Моё сердце, и без того сильно бьющееся, теперь билось в два раза чаще. Я повернулась и посмотрела на него, на его суровый профиль — жёсткая, опасная красота. Он сидел, молча глядя на распускающиеся почки деревьев перед нами, а я цеплялась за эти слова изо всех сил, гадая, правдой ли было то, во что верила Лейни. Неужели он пытается сказать мне, что это так? Было ли это приглашением, намёком или просто сообщением фактов?
И могу ли я быть ещё более эгоистичной, думая о глупых школьных вещах, когда всё, во что верил Малачи, может рухнуть вокруг него?
— Мы так и не обсудили то, что сказал нам сегодня Мазикин, сидящий в моей маме, — тихо сказала я.
— А что тут можно сказать? — ответил он. Его взгляд снова стал рассеянным, далёким. Это наполнило меня дикой болью, гораздо более сильной, чем глупая ревность, которая была раньше, особенно когда он добавил: — Я совершил ещё одну глупую, гибельную ошибку и тем самым обрёк бесчисленное множество невинных людей на вечные страдания, — мышцы его плеч были напряжены и дрожали от напряжения и волнения. — По крайней мере, Мазикин, который овладел твоей матерью, был слишком глуп или невежествен, чтобы продолжать эту хитрость. Я совершенно уверен, что Сил будет в ярости, когда узнает, что она скорректировала мои идиотские заблуждения. А теперь, — сказал он, резко вставая, — мы должны забрать тело из машины.