- Конечно, переведи на меня. - Она схватилась за трубку как утопающий за спасательный круг: - Макс, у нас тут светопреставление. Журналисты звонят…
Она ждала, что он что-то спросит, хоть как-то откомментирует… но в трубке лишь угрожающе молчали.
- Макс, - она резко понизила голос, - это какая-то подстава. Я не давала никакого интервью.
- Я тебя предупреждал, - после долгой паузы равнодушно отозвался он.
Она смешалась. Не такой реакции и не такого тона она ожидала.
- Макс, я действительно ходила с этим журналистом на ужин и, возможно, сболтнула что-то лишнее… но я не давала никакого интервью.
- Я бы на твоем месте позвонил своёму юристу, - сухо предложил он.
Она так сжала зубы, что у неё свело челюсть.
- Это хороший совет, я так и сделаю… Макс, я виновата, я сглупила. Подставила и тебя, и себя, но…
- Да, ты меня подставила, - холодно перебил он её.
- Но, Макс, - она перешла почти на шепот, - это же правда, ты ведь знаешь, что это правда: «Меркурий» У «Вайта» - подделка.
В телефоне молчали.
- Макс, - в отчаянии позвала она в эту убийственную тишину. - Макс, - беззвучно повторила она.
- Извини, мне надо идти. - Тут же запиликали гудки.
Она застыла с трубкой в руке. Жизнь вокруг неё как будто продолжалась, по-прежнему трещал телефон, стены вроде оставались на своих местах, но что-то со страшным треском обрушилось с огромной высоты, прокричала хрипло чайка, словно её ранили, и пол качнулся - как палуба подбитого корабля…
- Александра, торги «Вайта» начинаются через десять минут, вы пойдете? - осторожно спросил Джонатан.
Она аккуратно положила трубку на рычаг и направилась к двери.
Однажды, когда она была ещё совсем маленькой, она сильно поранила железным прутом соседской девчонке голову. Так уж повелось: в детстве Александру дразнили и она, чуть что, бросалась в драку. Конечно же, будь она мягче, сговорчивее, всегда, наверное, можно было отшутиться или как-то уладить конфликт - но Александра не знала, как это делается. Она умела только драться. Поэтому, когда однажды после школы её окружили ребята, она тут же, не теряя времени, схватила с земли прут, благо московские дворы изобиловали ржавыми железками, и замахнулась - мол, не подходи. К несчастью, одна девочка оказалась сзади слишком близко, и когда Александра замахивалась, она не глядя попала обидчице этим прутом по голове. Кровь моментально залила девочке лицо. В страхе все разбежались, и Александра примчалась домой к родителям еле живая от страха.
- Иди извиняйся, - строго сказала мать, услышав про случившееся.
- А вдруг меня посадят в тюрьму? - пролепетала Александра.
- Ну, значит, заслужила, - безжалостно прокомментировала мать.
И Александра пошла… Она была уверена, что её действительно посадят в тюрьму, но не пойти, спрятаться где-нибудь ей не пришло в голову…
А теперь вот она шла на торги к «Вайту»…
Могучий швейцар беззвучно распахнул перед ней дубовую дверь, и она, стараясь занимать как можно меньше пространства, скользнула внутрь. Всего лишь два дня назад прекрасная саксофонистка играла здесь на приеме сановитым гостям, но Александра, поднимаясь вверх по длинной лестнице, словно бы ничего вокруг не узнавала.
Потускнел ворсистый ковер, поблек свет великолепной люстры, и даже глянцевые обложки каталогов, казалось, не источали больше приветливого блеска.
Она шла вперед, преодолевая одну ступень за другой, но в какое-то мгновение ей вдруг показалось, что она не поднимается, а шаг за шагом спускается куда-то вниз.
Самый главный зал «Вайта» тоже изменился почти до неузнаваемости. Теперь все его пространство занимали стройные ряды стульев, на которых ерзал и копошился в возбужденном ожидании народ. Все сиденья были заняты, и те, кому не хватило мест, жались по углам. У левой стены в центре водружена была конторка аукциониста. Вдоль этой же стены по обе стороны от аукциониста размещались столы сотрудников «Вайта», которые во время аукциона должны были выполнять телефонные заявки. Напротив аукциониста, у противоположной стены, угнездились телевизионные камеры с мохнатыми шмелями-микрофонами.
Александре показалось, что, как только она вошла, все взгляды устремились на неё. «Глупости, возьми себя в руки, нет до тебя никому никакого дела, это все твоя мнительность, - пыталась втолковать она самой себе. - Успокойся наконец».
Но самогипноз не действовал. Московские дилеры глазели на неё в упор, перешептывались и хихикали. А директор русского отдела «Вайта» фон Штраубе сверлил её взглядом с такой нескрываемой ненавистью, что ей стало не по себе.