Вдалеке прокричала сова, и легкий порыв ночного ветра остро прошелестел листьями вечнозеленых кустарников.
Александра попятилась, хрустя гравием, затем обернулась лицом к ночи и быстрыми широкими шагами пошла в глубь сада. Она пересекла безупречный газон и направилась к выделяющемуся на фоне ночного неба огромном дубу, под которым стояла небольшая скамейка.
Было промозгло и сыро, как бывает в островном городе Лондоне даже ясной декабрьской ночью. Но Александра не чувствовала холода. Сад был до краев полон упоительной благостной тишиной. Всего несколько десятков метров отделяло её от ярко освещенных окон, но здесь уже был другой мир, которому не было до Александры никакого дела и в котором потому было несравненно уютнее.
Словно бы расстегнула она и сбросила на траву тяжелый, стягивавший грудь панцирь, расшнуровала доспехи - и сразу задышалось легче.
Прошло напряжение, не оставлявшее её весь день, - не надо было следить за лицом, кусать губы; и мускулы сами собой расслабились. Усевшись на мокрую скамейку, она устроилась поудобнее, подогнула под себя ноги, чтобы как можно дольше сохранять собственное тепло, задрала голову и уставилась на луну.
Она была такая хорошая, сегодняшняя луна, ухоженная, полненькая, правильная. И такой щедрый и спокойный свет разливала она вокруг, что невольно Александра задышала глубоко и размеренно и потихоньку стала впадать в почти летаргическое состояние. А между тем лунный свет все лился и лился и даже как будто становился ярче, и какой-то странный ритм зазвучал вокруг.
И скоро, то ли поддавшись гипнотическому влиянию дивной ночи, то ли от усталости, то ли от пережитого отчаяния, Александра погрузилась в забытье, больше не думая ни о чём и не чувствуя уже ничего, лишь смутно ощущая вокруг темный сад, полный диковинных очертаний, мягкие дуновения ветра и прозрачную хрустальность ясной ночи.
Внезапно лунный свет померк. Она не сразу это заметила, вначале лишь уголком сознания уловив произошедшую вокруг перемену, затем, уже полуочнувшись, вдруг ощутила рядом чье-то угрожающее присутствие.
К ней приближалась тьма.
Тьма подобралась уже совсем близко, заслонив собою лунный свет, надвинулась внезапно и словно бы ниоткуда, сосредоточившись только на ней, не давая ей пошевелиться, не разрешая уйти, сбежать, что-то изменить, верша её судьбу сейчас же и помимо её воли, не оставляя выбора.
И на миг Александре показалось, что между ними - между этим сгустившимся рядом с ней мраком и ею - существует какая-то важная, давняя и очень прочная связь.
Она не испугалась, нет; она просто поняла - телом ли, душой ли, разумом, - что вот опять за ней пришли силы, сопротивляться которым было бесполезно. И, беспомощно скрючившись, вжавшись в скамейку, она вдруг почувствовала, как пронизал её дикий, мертвый холод.
- Разрешите? - Этот властный, вполне человеческий и уже хорошо знакомый ей голос моментально привел её в чувство.
Она вздрогнула.
Между тем, не дожидаясь её приглашения, третья строчка Форбса уселся рядом с ней, причем на широкой скамейке сразу же стало тесно. Александра с сожалением вспомнила про свои брошенные доспехи - но было поздно. Ей отчетливо захотелось бежать от него. Тем не менее тут же встать и уйти было бы слишком.
Она взглянула на него искоса. Расположился он удобно и вальяжно, положив ногу на ногу и раскинув руки по спинке скамейки, словно бы везде, где бы он ни находился, все пространство - по законному праву - должно было принадлежать только ему одному.
Она чуть сдвинулась со своёго теплого насиженного местечка, и тут же новая волна холода накрыла её на влажной скамейке.
Александра почувствовала неприязнь.
- Мечтаете, - между тем завел он беседу своим светским, холеным, не допускающим возражений голосом. Ей всегда казалось, что вот именно таким голосом разговаривают арабские шейхи - бархатным и ласковым в одну минуту и приговаривающим к смерти за малейшую провинность - в следующую.
Сам вопрос показался ей совершенно идиотским.
- Нет, не мечтаю, - ответила она, не сумев до конца спрятать раздражение.
- Не расстраивайтесь так, - неожиданно мягко проговорил он. - Все наладится.
Она резко обернулась к нему. Ничего уже не наладится, она это знала, и знала, что и ему это известно. Зачем пришел он сюда и заговорил с ней - из добрых побуждений или просто издевается? Зачем?! Зачем принуждает он её из последних сил быть с ним любезной и проговаривать банальности, приличествующие случаю? Неужели сегодня она ещё не заслужила хоть немного покоя? Или ему нужна её благодарность? Александра действительно была ему признательна, правда, ведь он оказался сегодня щедрым, как никто другой. Он, единственный. Но у неё уже не было сил никого ни за что благодарить.