- Тогда мои шансы найти фальсификаторов невелики. - Она усмехнулась. - Такие же, наверное, как у капитана Казарского, в одиночку вступившего в бой со всей турецкой флотилией, того самого, что командовал «Меркурием» с картины Айвазовского.
Владимир улыбнулся:
- Но он ведь, кажется, бой этот выиграл.
Александра не хотела даже позволять себе надеяться. А её собеседник между тем продолжал:
- Значит, вариантов у нас два: либо кто-то заказал копию своёй работы, а потом по какой-то причине с ней расстался и она чудесным образом оказалась у «Вайта», либо мы имеем дело с организованной преступной группировкой, при этом очень грамотной. То есть где-то существует тайный цех по производству подделок. Так?
- Так. Подобные цеха существовали в России всегда, особенно в Питере. В лихие девяностые студии по производству копий расплодились в огромном количестве, благо Академия художеств кадры ковала без перерыва. Возглавляли такие цеха в основном галеристы, имеющие доступ к подлинникам. Но вот уже лет десять как минимум я ни про одного из них не слышала - кто перешёл в разряд уважаемых людей, кого убили, кто сам исчез.
- Получается, развитие индустрии подделок повторило общую историю развития страны?
- Разумеется. Крупные мошенники девяностых давно перестроились в порядочных бизнесменов. Так что подделки, циркулирующие сейчас на арт-рынке, в основном сделаны двадцать-тридцать лет назад.
- Забавно. - Владимир покачал головой. - А вы лично знаете кого-нибудь из фальсификаторов?
Она кивнула утвердительно:
- В моёй профессии это необходимо.
- Что же вы делаете, когда вам приносят подделку?
- Вежливо возвращаю её обратно.
- А в полицию не подаете заявление?
- В полицию я обязана заявлять, если мне приносят краденую вещь, числящуюся в розыске в списках Интерпола или на худой конец Министерства культуры. А про фальшивку заявлять бесполезно: человек скажет, что купил её как подлинник, и никаких обвинений ему все равно предъявить не смогут.
- А горло вам могут перерезать?
Александра пожала плечами.
- Слушайте, а зачем вы вообще занялись торговлей антиквариатом? - неожиданно поинтересовался Владимир.
Александра в ответ промолчала. Он удивился, как вдруг поблекло и осунулось её лицо.
- Знаете что, отдыхайте, а я почитаю, - предложил он.
Александре казалось, что она никогда не заснет и этот день будет длиться вечно, но, закрыв глаза, она тут же провалилась в никуда.
Стюардесса подошла к хозяину и предложила выключить свет в салоне, но тот отрицательно покачал головой.
Ещё некоторое время он молча рассматривал спящую. «Сумеет или не сумеет?» - вертелся у него в голове вопрос. «Должна», - наконец поставил он точку в своих размышлениях и взялся за газету.
Проснулась Александра от мягкого толчка. Они приземлились в темной, глухой Москве.
Встретили их у самого трапа, мигом, как на крыльях, доставили и посадили в долгий вороненый лимузин. Так быстро все произошло, так молниеносно было преодолено расстояние от трапа до машины, что Александра даже замерзнуть не успела в своём английском пальтишке на рыбьем меху. Лишь один глоток морозного воздуха успела она набрать в грудь, лишь один взгляд бросить на темный заснеженный лес и огромные живые сугробы, как уже очутилась в темном теплом чреве огромной машины, умной и чуткой. Не спеша покатили они по окаменелому, слегка запорошенному снегом асфальту.
А вокруг мела, бушевала московская зима. Снег срывался с небес и бросался прямо на лобовое стекло, как она всегда любила - настырно, вьюжно, отвесно, сладко, вслепую, непроглядно. Владимир сидел рядом с ней молча, думал о чём-то своём. И Александра была бесконечно ему благодарна за эту тишину. После стольких лет ей хотелось вернуться в этот город безмолвно, без шумных свидетелей вступить в права своёго первородства.
Как только они выехали за ворота аэродрома, машина как-то неожиданно и мгновенно набрала скорость и они полетели. Но напрасно прижималась она лицом к стеклу, напрасно пыталась разглядеть силуэты изменившегося за эти годы города: ничего не было видно в темном окне, кроме сияющей белизны сугробов. Владимир по-прежнему молчал. Машина бесшумно, без усилий неслась где-то то ли в пространстве, то ли во времени, и казалось, что колеса не касаются больше дороги, что давно уже оторвались они от земли и летели теперь над ночной пышнотелой Москвой - Александра, в немоте своёго сиротства, и её спутник, окутанный гордым одиночеством, как и полагалось ему в его всевластии.
Снег расступился неожиданно, словно опять же по его приказу. По сторонам дороги возникли темные многоэтажки и убогие рекламные щиты. Чем дальше ехали они по городу, тем более чужим он ей казался. Вскоре Александра перестала смотреть в окно, откинувшись в глубоком сиденье.