Но вот отчет её был исчерпан. Он подлил им в бокалы вина и слегка отодвинул тарелку.
- Что же имел в виду старый антиквар, когда сказал вам, чтобы вы искали там, где оставили? - неожиданно спросил он.
- Понятия не имею, - беззаботно отозвалась Александра, все ещё улыбаясь.
Тут он поднял наконец на неё глаза.
И она поняла, что однажды на неё уже так смотрели: непроницаемый, не отражающий света взгляд препарировал её вот так же холодно, без азарта и любопытства, словно уже заранее зная, что у неё внутри. Она не забыла, чему учил этот взгляд, - пощады не будет. Не ломайся, не умоляй; делай, что тебе говорят, и все это быстрее кончится - и для тебя, и для меня.
Она беспомощно взглянула на великолепную ёлку, в огнях которой догорала её лягушачья кожа. Ах, Иван-царевич, Иван-царевич, что же ты наделал…
Напялить теперь её на себя нет никакой возможности, не сделаться уже маленькой, ничтожной, невидимой, не успеть собраться, напрячься, подготовиться, чтобы хоть как-то сгруппироваться и смягчить удар.
- Хватит врать, - наотмашь сказал он.
Александра дернулась.
Он угрожающе подался вперед.
Спасли её официанты, подошедшие со вторым блюдом. Медленно и торжественно поставив перед ними тарелки, накрытые высокими серебряными колпаками, они тут же синхронно подняли их - словно занавес в истомившемся ожиданием зале. На полированных боках колпаков в руках официантов блеснули новогодние огни. Александра быстро оглянулась: они по-прежнему были в центре внимания. Она всё-таки попыталась собраться. Между тем аромат нежнейшей утки с поджаренной хрустящей корочкой, с брусникой и яблоками коснулся её ноздрей.
У неё вдруг возникло ощущение, что жертвоприношение - состоялось. Мелькнула надежда, что вот сейчас она сможет встать и уйти. Она хотела подняться - и не могла, словно руки её приколотили к столу большими гвоздями. Лишь душа её порхнула пару раз беспомощно крыльями. Ангелочки, оторвавшись от елки, подлетели к самому её лицу и затрепетали.
- Хлеба не желаете, сударь? - обратился тем временем официант к её спутнику. Но, ошпаренный его взглядом и не получив ответа, тут же ретировался.
Тем не менее, когда Владимир снова повернулся к ней, он казался совершенно спокойным. Он заговорил, словно ничего не произошло:
- Александра, я навел справки о картине «Возвращение брига «Меркурий». Согласно данным Министерства культуры, в советские времена эта картина была причислена к национальному достоянию - и, таким образом, состояла на учете, то есть её владелец должен был сообщать о её местонахождении, ну и, разумеется, о любой сделке по поводу этой работы.
До восемьдесят восьмого года она числилась в одной крупнейшей русской коллекции, откуда была украдена. - Он полил аппетитнейший кусок утки соусом и отправил его себе в рот. - Правда, украденной она числилась очень недолго, отыскавшись на удивление быстро. Бывший владелец картины, сославшись на некие провалы в памяти, вскоре чистосердечно признался, что продал её некоему гражданину, чей след мгновенно затерялся и так и не был никогда отыскан. Следует справедливости ради отметить, что никто его и не искал. К тому времени Союз уже практически развалился и устаревшая система регистрации худценностей никого больше не волновала. - Владимир подцепил вилкой следующий кусок. - А теперь, Александра, расскажите, пожалуйста, все как было. - Голос его прозвучал ровно, словно он продекламировал несколько строчек из меню.
Да, тот темный человек давним июньским утром - вначале он тоже разговаривал с ней тем же самым тоном и с тем же самым выражением глаз. Александра не помнила его лица, но взгляд ей не удалось забыть.
На лице Владимира сейчас был только холодный интерес; он ждал ответа. Ни сочувствия, ни тем более сострадания на этом лице не отражалось.
- Вы ведь знаете, Александра, где вы её оставили?
Внезапно обессилев, она кивнула и начала рассказывать…
После ужина он довез её до гостиницы.
- Ну вот и славно, теперь я знаю, как надо действовать, - миролюбиво произнес он на прощание, прежде чем шустрый охранник распахнул перед ней дверь в морозную ночь. Она начала выбираться из его «майбаха».