- Пастозное отчаяние, лессированное надеждой.
Вячеслав перестал стучать ложкой о чашку:
- Лихо, - недовольно протянул он.
Она и сама осталась недовольна своим ответом и попыталась сосредоточиться:
- Мне нравится, как вы работаете кистью, как она лениво, почти сонно тащит за собой мазок, и мир из-под такой кисти выходит именно таким же - медленным, индифферентным, никаким, - и вдруг что-то взрывается в этом мире, дождем ли по стеклу, любовью ли, тоской, и тогда мазки преображаются, становятся отрывочными, энергичными, дробными.
И кисть мечется по холсту с отчаянием и злобой, словно хочет порвать его на куски, но главное - что-то изменить в нем. А потом мало-помалу снова успокаивается и с тихой грустью переливается неуловимыми оттенками серо-перламутровой палитры.
Он смотрел на неё не мигая, слушал, затаясь, напрягшись своим голодным неприкаянным телом. И когда она замолчала, он ещё некоторое время сидел не шевелясь, словно надеясь услышать что-то ещё. Наконец он словно стряхнул с себя оцепенение, резко потянулся к столику и достал с него газетную нарезку и кисет с травкой. Деловито ссыпав травки на газетку, он взглянул на Александру.
- Будешь? - протянул ей осьмушку на листке.
Она отрицательно покачала головой.
- Зря, хорошая травка. - Сладковатый запах потянулся дымком по комнате. - Чего чай-то не пьешь? Не нравится?
- Нравится. Просто горячий, - объяснила она и даже сделала глоток горького пойла.
- Да, покрепче что-то надо, за знакомство.
Вячеслав встал и, оставив самокрутку в пепельнице, принес из холодильника запотевшую бутылку «Белуги». Разлив по стопкам ледяную водку, он поудобнее развалился в кресле.
- Спасибо, что приехала. - Выпил он одним махом и теперь смотрел на неё, чуть прищурившись. - Ну, а кроме меня, какие у тебя любимые художники?
- Ренуар.
- Ранний Ренуар или поздний Ренуар? - Вячеслав прищурился ещё больше.
- Неуемный Ренуар. Тот, что начинал рисовать зонты голубым кобальтом и заканчивал их французским ультрамарином.
Художник некоторое время сидел задумавшись.
- У тебя красивые глаза, - наконец произнес он. - Умные, живые. Окна твоей души, - усмехнулся он. - Хочешь ещё мои картины посмотреть?
Она энергично кивнула. Он поднялся и по очень узкой и крутой винтовой лестнице повел её на второй этаж.
Второй этаж был отделен от лестницы массивной железной дверью с вделанным в неё аккуратным глазком. Александра подивилась такой предосторожности. Отперев дверь одним из ключей на массивной связке, художник пригласил её войти. Холл второго этажа представлял собой довольно тесное пространство, из которого двери вели в три комнаты. Все двери при этом были плотно закрыты.
Александра собиралась пошутить про Синюю Бороду, но тут же передумала. Первая комната, куда они вошли, оказалась музеем Вячеслава. Картины теснились в плотной ковровой развеске. В этой комнате не было ни мебели, ни какой-либо маломальской утвари - только окна. Окна в дождь, окна, через которые лился солнечный свет, окна, затуманенные сумраком, окна в звездную ночь с прожекторами лунного света, окна в момент одиночества, окна на рассвете любви. Окна, через которые ещё хотелось смотреть в мир, когда жить в нем сил уже не оставалось, и окна безнадежья.
- Хороший вы художник, Вячеслав, - искренне выдохнула Александра.
- А почему не спрашиваешь, что это я одни окна рисую?
- Что это вы, Вячеслав, одни окна рисуете?
- А как в Бутырке посидел, так с тех пор только окна и вдохновляют.
Александра не нашлась, что ответить. Раз его вдохновляли окна, то почему бы их ему не рисовать?
- Я, между прочим, и портреты рисую, и натюрморты - да все продаю, вот нечего себе и повесить. А здесь висит только то, от чего заказчики отказались.
- Неужели такую красоту не взяли? - удивилась она.
- Красота здесь ни при чем - кому-то больше солнца хотелось, кому-то дождя. А мне что, мне нарисовать по-другому недолго. Вот эти и оставлял себе и, кстати сказать, нисколько об этом не жалею. - Он помолчал. - Выбирай любое, в подарок.
Александра покачала головой:
- Нет, в подарок не возьму. А купить - куплю с удовольствием. Вот это, - она показала на серое окно с запотевшим от дождя стеклом с несколькими хрустальными каплями осенней воды. С черным выпуклым крестом решетки посередине.
- Чем же приглянулось? - не унимался художник.
- Жизнь хрупкая как стекло, как дождь - мгновенная, и испытания пастозным крестом на неё наложены.
- Сечешь, - похвалил Вячеслав. - Ладно, забирай за символическую плату.
Цена, которую назвал за свою работу художник, символической ей вовсе не показалась, но торговаться она, разумеется, не стала.