«Дура, - констатировала она про себя, впрочем, совершенно беззлобно, - ну какая же ты дура».
А небесный свет тем временем по-прежнему сверкал колкой алмазной россыпью, лучом касался её тарелки белее снега с тончайшим золотым ободком по краю, бликом играл на серебряных приборах и хрустальных графинах с рубиновыми, нежно-оранжевыми и изумрудными соками.
Приятной наружности служанка в черном платье и накрахмаленном фартуке положила ей на тарелку сладко дымящейся гречневой каши, нарушив тем самым снежную гармонию Веджвуда, и налила апельсинового сока в хрустальный бокал.
- Может быть, вы хотите яичницу с беконом? - робко поинтересовалась она.
Видимо, Владимир упомянул, что его гостья из Англии.
- Нет, спасибо, - поспешно ответила Александра, взглянув в лицо помощницы.
Несмотря на вышколенные манеры, та не успела спрятать в глубину глаз сильнейшее любопытство, отчего радость Александры поутихла.
Но на столе продолжали водить хороводы маринованные помидоры и соленые огурчики-пикколо, точь-в-точь какие солила её бабушка из последних осенних недоростков-недокормышей. Ей вдруг захотелось есть свою кашу не драгоценной ложкой, маркированной львом, с подсчитанным и зафиксированным количеством серебряных граммов в прямоугольничке клейма, а деревянной, с аляповатым орнаментом из рябиновых веток, какими ели гречневую кашу у них на даче. А ещё, вдруг вспомнилось ей, наливали они в кашу молоко, а с июля добавляли малины. Но какое же молоко в почти плоской тарелке тончайшего английского фарфора?
- Да, а в детстве ели гречневую кашу с молоком, - неожиданно заметил Владимир.
И Александра взглянула на него со страхом. Ведь не мог же он на самом деле читать все её мысли? Неужели и он, подумалось ей, этот всесильный олигарх, устал от этой суррогатной жизни, от существования с выдуманным прошлым и несуществующим оттого настоящим, от искусственной еды, от выхолощенных отношений, от подменности всех бытийных, насущных, самых простых и незаменимых истин.
Нет, тут же оборвала она себя, это только для неё его мир ненастоящий - а для него он составляет смысл жизни, ибо он является его автором и творцом. А потому ей надо немедленно отсюда выбираться. Да и нет никакого моёго мира, подытожила она про себя.
Он так же нереален, как и его, выдуманный.
Она посмотрела в окно; снега за ночь выпало столько, что ни веток, ни деревьев практически уже не было видно - лишь сугробы самых фантастических размеров громоздились повсюду, висели в воздухе сами по себе, и такое в мире царило торжественное безмолвие, словно только что проступил он из небытия.
- О чем это вы так глубоко задумались, Сашенька? - Владимир смотрел на неё внимательно. - Кстати, я приготовил вам деньги, как вы вчера просили.
- Спасибо огромное. Я верну вам банковским переводом, - ещё раз заверила она. - Просто наличку мне здесь негде взять.
Он махнул рукой и чуть поморщился: дескать, хватит о пустяках.
- Так о чём задумались?
- Вот размышляю о сегодняшней встрече, - ответила она.
- Волнуетесь?
- Да нет, чего, собственно, мне волноваться? Но, признаюсь, при мысли, что надо возвращаться в тот дом, становится как-то неуютно.
- Хотите, я поеду с вами? - предложил он.
- Да нет, что вы. Вячеслав человек особый, непредсказуемый. Ваше появление может его смутить, он возьмет да и поднимет цену.
- Ну, это не так страшно.
- Нет, Владимир, - твердо произнесла она. - Я должна поехать одна.
- Может, дать вам с собой охранника?
- Это для чего? - удивилась она.
- На всякий случай. Россия всё-таки, а вы одна, с деньгами.
- Глупости, он же фальсификатор, а не грабитель.
Владимир неопределенно пожал плечами, но возражать не стал.
Они быстро закончили завтракать, выпили чая и встали из-за стола.
- А то пошли бы погуляли, - неожиданно предложил Владимир, - у меня сегодня выходной. Вон какая сказка на улице.
Александра замялась. Больше всего на свете хотелось ей сейчас пойти с ним бродить по свежесозданному миру. Но откладывать поездку было нельзя. Видимо, борьба отразилась на её лице, потому что он вдруг махнул рукой:
- Ладно, поезжайте, я вижу, что вам не терпится.
Она благодарно кивнула.
- Вам нравится мой дом? - спросил он её с гордостью, провожая в холл.
Это был никакой не дом, конечно же: это было великолепное строение, на которое не пожалели огромных денег. Домом оно может стать лет через пятьдесят, когда сотрутся углы, когда стены впитают стоны любви, смех и крики; когда зеркала отразят лицо хозяина сто тысяч раз; когда паркет изучит каждую особенность его походки и наизусть сможет сосчитать его шаги; когда металлические ручки незримо примут форму ладони владельца, а выключатели будут отзываться на тепло его рук.