– Извините, промахнулась, хотела на стол попасть.
– Мы его уже успели потушить без тебя!
– Простите.
– Что вы тут делаете? – полюбопытствовал Лелик. – Шашлык жарите?
– Почти, – вздохнул Макс, снимая свитер, – из утятины. Вон, на том, что было когда-то столом, лежит то, что недавно походило на птичку.
– Утка не птица, – завела Лена.
– Сделай милость, – попросил Макс, – принеси бутылку, где хранится жидкость для твоего… Как, черт возьми, блюдо называется?
– Фламэ!
– Неси!
Ленка ушла.
– А почему не на кухне печете? – недоумевал недалекий Лелик.
– Они еще в ванной козу держат, – сообщил Макс. – Шутники.
Лелик замер с открытым ртом.
– Вот, – сообщила Ленка, потрясая довольно большой емкостью из темно-зеленого стекла, – жидкость «Птоломей».
– Как? – восхитился Макс и выхватил у кухарки из рук бутылку. – «Птоломей»? Бьюсь об заклад, на этом заводе сидят двоечники. Они явно имели в виду Прометея, насколько помню, это он баловался с огнем и доигрался. Однако какая убойная штучка! Теперь понятно, почему птичка весело полыхала.
– Утка не птица, – с тупым упорством повторила Ленка, – каждому известно. Не птица.
– А кто?
– Пернатое!
– Ой, держите, сейчас упаду! – развеселился Макс. – Лена, ты гениальный зоолог.
– Хочешь сказать, что утка не пернатое? – пошла в атаку кухарка.
Лелик в ужасе оглядывал пейзаж. Я только диву давался. Ужин сгорел дотла, скатерть пропала, на ковре образовались прожженные проплешины, стол обгорел, хорошо хоть квартира цела осталась, а эти психи спорят, к какому виду относятся утки. Да хоть к аллигаторам! И почему молчит Нора?
– Лена, – ожила хозяйка, – ты этикетку видела?
– Нет.
– Так прочти, поинтересуйся.
Кухарка взяла бутылку.
– Вслух огласи, – велела Элеонора.
– «Жидкость для разжигания костров и каминов, – протянула Ленка, – огнеопасно, не давать детям». Катастрофа! Что мне всучили!
Макс опять засмеялся:
– Что просила, то и получила.
– Ладно, – подвела итог Нора, – больше фламэ готовить не стоит.
– Хорошо, – буркнула Ленка, – с французской кухней покончено, перейду на вьетнамскую.
– У меня приятель там был. В Ханое, – не к месту брякнул Лелик, – говорил, они яйца жутко готовят. Возьмут, закопают в землю, а потом через полгода вытаскивают, черные совсем, и лопают за милую душу.
– Вкусно? – оживился Максим.
– Не знаю, – наивно ответил Лелик. – Васька не пробовал, его сразу затошнило.
– Не надо вьетнамскую кухню, – быстро сказала Нора, – лучше чего попроще.
– Ладно, еще монгольскую не ели, – согласилась Ленка и ушла.
– О-о-о, – протянул Максим, – клево! Говорят, монголы очень уважают варварский бифштекс!
– Что? – не поняла Нора.
– Берут кусок свежей вырезки, – радостно пояснил приятель, – и засовывают под седло. Часа три скачут, потом вытаскивают мясо – и ням-ням.
– Прекрати врать! – подскочил я.
– Да вы не волнуйтесь, – вздохнул Макс. – Ну где Лене коня взять? И потом, вы ей не позволите несколько часов скакать!
Лелик тоненько захихикал:
– Весело у вас!
– Да уж, – ответил я, окидывая взглядом разгромленную гостиную, – что правда, то правда! Веселей некуда.
Глава 28
К Регине Глебовне я прибыл голодный и злой. Времени, чтобы заехать в какую-нибудь харчевню и бросить в бунтующий желудок хотя бы пару бутербродов, у меня не нашлось. Когда дама распахнула дверь, из глубин ее квартиры донесся такой восхитительный аромат гречневой каши, что я чуть было не застонал, но пришлось мило улыбнуться и спросить:
– Простите за столь бесцеремонный поздний визит, но я имею к вам дело, которое не терпит отлагательства. Вы Регина Глебовна?
– Да.
– Меня зовут Иван Павлович Подушкин, – лучился я улыбкой, – частный детектив.
– Кто? – изумилась хозяйка.
– Специалист, нанятый, чтобы распутать преступление, перед которым спасовала милиция.
– Вроде Ниро Вульфа? – неожиданно спросила Регина Глебовна.
Настал мой черед удивляться. Надо же, она читала Рекса Стаута!
– Скорей меня можно сравнить с Арчи Гудвином, – подхватил я тему.
Регина Глебовна посторонилась.
– Входите, а где ваш Ниро?
– Как и положено, сидит дома, он не любит выходить из квартиры, – охотно включился я в игру и начал расшнуровывать ботинки.
– Можете пройти так, – разрешила хозяйка.
– Нет-нет, нельзя топать в уличной обуви по чистым полам.
– Арчи не снимал туфли, – улыбнулась Регина Глебовна.
– У нас разное воспитание, – не растерялся я.
– Очень хорошие романы писал Рекс Стаут, – кивнула головой Регина Глебовна, – я даю их студентам вместо домашнего чтения. Проходите сюда.
Она толкнула дверь, и я очутился в небольшой комнате, забитой книгами и иконами. На одной стене плотно стояли стеллажи с изданиями на английском языке, с другой сурово смотрели лики святых. Кое-где горели лампады и пахло чем-то непонятным. Еще тут обнаружился письменный стол, заваленный бумагами, узкая кушетка, покрытая клетчатым пледом, два кресла и торшер. Регина Глебовна дернула за веревочку, свисавшую из-под абажура, села у стола и спокойно произнесла:
– Слушаю вас.
Ее лицо осталось в тени. Мне пришлось сесть в другое кресло, и я оказался в круге яркого света.
– Говорите, – велела хозяйка, – внимательно вас слушаю.
Ощущая себя студентом, сдающим зачет, я начал рассказ.
Регина Глебовна слушала молча, не перебивая, она не задала ни одного вопроса до тех пор, пока фонтан сведений, выливающихся из меня, не иссяк. Только тогда, когда я произнес фразу: «Собственно говоря, это все», дама поинтересовалась:
– Значит, если я поняла правильно, вы ищете убийцу Беаты, чтобы освободить из тюрьмы Софью Михайловну Чуеву?
Я кивнул:
– Именно так. Мы полагаем, что она никак не могла совершить преступление, это не в ее стиле.
– Кто знает, какие демоны таятся у человека в душе, – пробормотала профессор. – А ко мне вы пришли, потому что думаете, будто убийца кроется в окружении Быстровой? Вы подозреваете меня?
– Конечно, нет. Просто я решил, что вы знаете о Беате много интересного!
Регина Глебовна молча уставилась на иконы, губы ее зашевелились, скорей всего, она молилась. Я молча ждал развития событий. Наконец хозяйка вздохнула:
– Вы пришли по адресу. Мне хотелось убить эту девушку, но я этого не сделала, хотя, признаюсь, был момент… был… Но я не убивала! Не убивала!!!
Она снова зашевелила губами.
Мне стало душно, в этой комнате, казалось, совсем отсутствовал кислород: форточка закрыта, в воздухе висит странный запах, не противный, но въедливый.
– Надеюсь, господь простит меня, – пробормотала Регина Глебовна, – человек слаб, а создатель великодушен.
Она замолчала, потом добавила:
– Вот, все старалась вычеркнуть ее из памяти, проявить христианские чувства, а не получается! Впрочем, справедливость восторжествовала! Вадим мертв, но и Беата на кладбище!
– Кто такой Вадим?
Регина Глебовна повернула ко мне удивленное лицо.
– Вы не знаете?
– Нет.
– Тогда почему приехали сюда?
Мне пришлось рассказывать про Аллу Семеновну.
Регина Глебовна вновь уставилась на лики, потом перекрестилась и протянула:
– Значит, вам ничего не известно о нас?
– Нет.
– Знаете мою фамилию?
– Алла Семеновна сказала, что вы бабушка Кости Хаустова.
– Правильно. Это сын моей дочери, и он, естественно, носит фамилию своего отца, а я – Быстрова, и Вадим, мой несчастный сын, тоже был Быстров.
– Погодите, – растерялся я, – значит, он…
– Муж Беаты.
– Но я слышал вроде бы какое-то другое имя.
– Дмитрий Быстров?
– Вот-вот.
– Все правильно, в паспорте записано это имя, но дома мы звали его Вадим. Он был удивительным мальчиком, талантливым, умницей, подающим большие надежды ученым, но, к сожалению, при остром уме имел более чем слабое здоровье. Впрочем, если бы не Беата, Вадим мог бы спокойно жить и жить. Это она… Хорошо, слушайте, клянусь, что не скажу ни слова лжи, только правду!