Жандармским управлением, прежде всего, была произведена экспертиза химических препаратов, отобранных при обыске в квартире Бахарева. Эксперт Колли заявил, что найденная гремучая ртуть и пикриновая кислота являются сильнейшими разрушителями, но «не представляют хорошего материала для метательного снаряда», так как последний, будучи начинен помянутыми веществами, «должен быть, брошен очень метко». В пробирке, подобранной филёрами за Ваганьковским кладбищем, оказалась пикриновая кислота в сплавленном виде (мелинит), которая испытывалась в виду большей пригодности её для разрывных снарядов.
Из справки Московского Охранного отделения Департаменту полиции:
«При этом у Василия Дмитриева Бахарева отобрано было свыше трёхсот предметов, составляющих как-бы химическую лабораторию; по осмотре этих предметов при участии в качестве эксперта, Профессора ИМПЕРАТОРСКОГО Московского Технического Училища Колли, оказалось, что всё найденное у Бахарева может быть разделено на две категории:
1. Взрывчатые вещества, а также могущие служить для приготовления взрывчатых. К этой категории принадлежат: 1) гремучая ртуть, в шести сосудах, в количестве около фунта; 2) пикриновая кислота, в количестве около 1/4 фунта; 3) азотная кислота разной крепости, в шести сосудах, и коей вполне крепкой около 1/4 фунта, годной лишь для приготовления гремучей ртути около 2-х фунтов и негодной столько же; 4) металлическая ртуть, в двух сосудах около 3/4 фунта; 5) бертолетовая соль, в одном пакете, в количестве около 10 граммов; 6) хлопчатая бумага, в количестве около 10 граммов и 7) около 3-х аршин стопина. Кроме того: 1) револьвер и при нем коробка с патронами, сверток с пятью револьверными гильзами, наполненными смесью гремучей ртути и пороха, в различных соединениях, свёрток с пятью пулями от этих гильз и свёрток с незначительным количеством смеси гремучей ртути с порохом; 2) в семи склянках отбросы от приготовления гремучей ртути и 3) несколько кусочков стеклянных трубок, частью вытянутых и частью выдутых.
2. Вещества и предметы, составляющие принадлежность всякой химической лаборатории».
Результаты экспертизы несколько обескуражили производивших дознание, но на выручку им пришли сами главные обвиняемые (Распутин и Акимова), которые, следуя, невидимому, примеру народовольцев и полагая, вероятно, что дело поставят на суд и там их демонстративные заявления послужат целям пропаганды, сознались «в преступном замысле совершить террористический акт чрезвычайной важности».
Распутин на дознании заявил, что, занявшись самообразованием, он пришел к убеждению, что «жить узким личным интересом невозможно, что целью жизни надо поставить вопрос о голодных и раздетых» и что обратить внимание правительства на этот вопрос и разбудить общество можно лишь, произведя «эффект террористического характера»; в этих своих взглядах он сошёлся с Акимовой, которая тоже думала, что крайне угнетенное состояние русского народа можно устранить лишь «борьбой с политическим строем путем систематического террора, вплоть до цареубийства».
Из объяснений Акимовой выяснилось, что Распутин и Павелко-Поволоцкий устраивали периодические собрания для вербовки лиц, пригодных к террористической деятельности.
По поводу отобранных по обыску у нее и Распутина книг и рукописей Акимова объяснила, что тетрадь с выписками о русских политических процессах написана рукой Распутина, причём выписки в этой тетради сделаны были Распутиным для реферата, который он собирался читать о революционном движении в России.
Из справки Московского Охранного отделения Департаменту полиции:
« По её [Акимовой] убеждению, настоящее неудовлетворительное положение вещей в России и все бедствия, как-то: невозможное экономическое положение народа, полное его невежество, отсутствие образования вообще полная подавленность всех классов общества, совершенное отсутствие свободы мысли и слова и т. п. происходят от ненормальности существующего политического строя, который поэтому должен быть изменён; достигнуть же этого возможно исключительно путем систематического террора, т. е. ряд последовательных террористических фактов, начиная с цареубийства, при первом удобном случае; наиболее пригодным орудием для совершения цареубийства она признает метательный снаряд. Во всех этих взглядах её на террор и планах относительно него, с ней всегда вполне солидарен был Иван Спиридонов Распутин, который был готов пойти на всякий факт. Разговоры по этому поводу у них велись еще в Октябре 1894 года, когда она, обвиняемая, обращала внимание Распутина на необходимость найти химика, который сделал бы им снаряд. Некоторое время спустя, Распутин передал ей, что химик у него такой есть, и она тут же догадалась, что химик этот - Василий Дмитриев Бахарев. Догадку эту она высказала Распутину, который подтвердил её, а впоследствии ей самой часто приходилось говорить с Бахаревым о его работах над взрывчатыми веществами, об опытах и об успехах их».