Допрос, который начался здесь же, в квартире, затем в течение нескольких часов продолжался в кафе. В тот же день, 12 августа, Жученко отправила телеграмму в Московское охранное отделение фон Коттену: «Михеев обнаружен историком, письмо следует. Зина» (Перевод с немецкого).
Она также написала письмо, которое должно было быть переслано фон Коттену в случае её смерти. Жученко осталась жива, и письмо осталось не посланным.
В тот же день вечером она снова написала фон Коттену: «Дорогой мой друг! У меня лежит письмо для вас, которое вы получите в случае моей смерти. В нём я подробно рассказываю о втором визите Бурцева. Чтобы вам ясно было дальнейшее содержание этого письма, должна повториться и сказать, что он начал сегодня прямо с фразы: «Поделитесь вашими воспоминаниями, как агента, в течение 15 лет, Охранного отделения. Умом и сердцем вы с нами». Я ведь ждала этого ещё с декабря. Раз Бурцев приходит ко мне и говорит это, ясно, что у него имеются документальные доказательства. Поэтому отрицать a la Азеф было бы пошло. Согласитесь. Я подтвердила, исправив неточную дату 15 лет. Его очень удивило, что не отрицаю. «Имею данные от охранников, среди с.-р. подозрений никаких не было. Вас хотели сейчас же убить, но я «выпросил» у них: расскажите всё, ответьте на все вопросы - и ваша жизнь гарантирована». На этом окончился его утренний визит.
От 3 до 7 вечера говорила с ним в Cafе. Отказалась от дачи показаний, объяснила ему, почему я служила вам и другим и каким образом я сделалась агентом. Относительно последнего он объясняет моим арестом, на улице в Петербурге, «воздействием» и проч. Для меня было очень важно разубедить его, и он не мог не поверить, что это не так было. Спрашивал о многом, многом, но я отвечала только на пустяковые вопросы. Надеюсь, что оставалась всё время спокойна и ничего не выболтала. Он резюмировал своё положение цекистам [т. е. членам ЦК партии] так: «Опасная противница революционного движения, с.-ров в частности, действовала только по убеждению вредности всякой революционной деятельности». Появится ли это резюме в его корреспонденциях? Едва ли. Но обещал писать мне только правду. Увидите, как он сдержит своё слово. Через неделю моё имя уже достояние газет, как он сказал, но я думаю, что это будет уже завтра. Сведения обо мне были уже в апреле якобы. «Я преисполнен к вам ужасом. Не мог предполагать, что такой тип, как вы, возможен. Это гипноз». Против этого я горячо протестовала. Но, кажется, он остался при своём. Несколько раз просил работать с ним. «Вы так многое можете разъяснить, быть полезной». – «Работайте вы со мной», – сказала я. Негодование! Я отвечаю тем же. «Я умываю руки. Теперь с.-р. решат, что с вами делать. Как человеку честному, жму вашу руку, желаю всего хорошего…». Словом, я с удовлетворением увидела, что презрения с его стороны не было. А его ужас – это очень недурно! Я, с своей стороны, выразила мою радость, что именно он пришёл ко мне: могу надеяться, что мои слова не будут извращены, и не слышала грубой брани и пафоса возмущения. «Я не одна, есть другие в моём роде и всегда будут,» – не удержалась я сказать. «Но ведь я всех разоблачу, у меня уже имеется много документов». Вот, кажется, всё существенное моего разговора с ним.
Теперь, что же дальше? Думаю, что с ним была пара с.-р.; если нет (он отрицает), то приедут и, конечно, крышка. Очень интересно было бы знать, что вы мне посоветовали бы. Я сама за то, чтобы не бежать. К чему? Что этим достигнете? Придётся вести собачью жизнь. И ещё с сыном. Быть обузой вам всем, скрываться, в каждом видеть врага – и в конце концов тот же конец! А вдобавок, подлое чувство в душе: бежала! Из-за расстояния должна решать сама, одна. Мой друг! Конечно, хочу знать ваше мнение, но придётся ли его услышать? Они доберутся раньше вашего ответа. Ценой измены вам, Е.К. [Климовичу], всему дорогому для меня могла бы купить свою жизнь. Но не могу! «Вы должны порвать с ними окончательно и всё рассказать». «Отказываюсь!». Простите за неожиданный зигзаг мысли, но мне малодушно хочется рассказать вам, как мой милый мальчик реагировал на мой рассказ (я должна была приготовить его, сказать ему сама, взять из школы). Так вот он говорит: «Я сам в них буду стрелять; быть может, эта банда тебя не убьёт» Перевод с немецкого).
Простите за отступление, но вы поймете, что я исключительно занята мыслью о дорогом сыне».
Жученко, при двух свиданиях с Бурцевым, честно, открыто, с полным достоинством и мужеством и в гордом сознании той государственной пользы, которую она приносила родине, раскрывая работу революционных партий, высказала свои взгляды на сотрудничество.