27 октября 1909 года в Ливадии на подлинном докладе Государь положил резолюцию «Согласен».
Жученко была тотчас же уведомлена о высочайшей милости и поспешила выразить свою благодарность в письме на имя товарища министра П. Г. Курлова:
«Ваше Высокопревосходительство, - писала Жученко, - приношу вам свою глубокую благодарность за назначение мне поистине княжеской пенсии. Считаю долгом сама отметить, что такая высокая оценка сделана мне не за заслуги мои в политическом отношении, а только благодаря вашему ко мне необычайному вниманию, за мою искреннюю преданность делу, которому я имела счастье и честь служить, к несчастью - так недолго. Ваше внимание ко мне дает мне смелость почтительнейше просить Вас обеспечить моего сына Николая частью моей пенсии на случай моей смерти до достижения им совершеннолетия».
Об этом письме было доложено директору Департамента полиции Н. П. Зуеву, который приказал: «В случае смерти З. Жученко представить всеподданнейший доклад, в коем, применительно к правилам пенсионного устава, ходатайствовать о даровании Николаю Жученко пенсии в размере 900 рублей в год, впредь до совершеннолетия, если он не будет помещен на воспитание на казенный счет в одно из правительственных учебных заведений».
Прошло несколько месяцев. У Жученко возникли неприятности с берлинской полицией. Её хотели было выдворить из Берлина, как русскую шпионку, о которой шумела пресса, но, по предстательству русского Департамента полиции, согласилась ставить в покое.
В письме к фон Коттену от 18 февраля 1910 года Жученко сообщает об отношении к ней берлинской полиции:
«У меня тут буря в стакане воды. С.-д.[социал-демократ] Либкнехт сделал запрос в прусском ландтаге министру внутр. дел, известно ли ему, что Ж.[ученко] снова в Шарлоттенбурге и «без всякого сомнения продолжает свою преступную деятельность».
Недостатка в крепких выражениях по моему адресу, конечно, не было. Я ожидала, что президент (берлинской полиции) после этого запроса снова посоветует мне уехать. Но они отнеслись к этому выпаду очень спокойно. Показали мне только анонимное письмо президенту с советом выселить русскую шпитцель, иначе произойдет что-либо скверное. Я думаю, что это в последний раз упоминается имя Ж.[ученко]. Пора бы, право, и перестать, тем более, что я буквально ни с кем не вижусь и не говорю. Своего рода одиночное заключение, только с правом передвижения. Надеюсь, что через полгода окончательно свыкнусь и угомонюсь».