Поначалу формулировка задач войны на Балканах носила общий характер, и связано это было с планами «малой войны», которой придерживались Горчаков и некоторые другие сановники. Предусматривалось добиваться создания автономной Болгарии к северу от хребта, введения «регулярной» администрации (выражение Александра II) в южной части страны, расширения Сербии и Черногории, возвращения России отторгнутой у нее в 1856 г. Южной Бессарабии, перехода к Румынии части Добруджи.
Планы были сломаны самой жизнью. Уже 30 мая и 1 июня (ст. ст.) Горчаков внес в программу важные изменения по ключевому болгарскому вопросу: контакты с болгарской общественностью, воодушевление, с которой шла запись в дружины ополчения, вручение ему самарского знамени, невозможность оставления под османским игом южной части страны, которая «больше всего пострадала от турецкой резни» в 1876 г., где проживало «самое многочисленное, трудолюбивое и развитое население», — все это укрепило российское правительство в мысли о недопустимости раздела Болгарии на две части — «она должна быть единой и автономной».
Ответ Дерби на это важное заявление не содержал обычных для этого министра недомолвок и не допускал кривотолков: «Проект превращения Болгарии в единую автономную провинцию в такой степени увеличил наши опасения, что бесполезно обсуждать мир». Впоследствии он уточнил: это «означает падение султана»; если автономия распространится и на Боснию с Герцеговиной, их население обратится из подданных Порты в ее врагов.
Сам Дизраэли с начала войны принялся сочинять проекты вмешательства в нее, от которых его коллег по кабинету бросало в жар и холод, ибо они считали их плодом не холодных размышлений политика, а пылкого воображения литератора. Он, помимо официальной дипломатии Форин оффис и лорда Дерби, представлявшейся ему вялой, апатичной и боязливой, повел свою собственную политику. В мае 1877 г. премьер просил нового посла в Стамбуле Генри Лейрда разведать — нельзя ли добиться у Турции «приглашения» ввести британский флот в Проливы и, в качестве «материальной гарантии» оккупировать корпусом в 20 тыс. человек стратегически важный Галлиполийский полуостров, прикрывающий вход в Дарданеллы. Но охотников отдавать свою страну в залог Джону Буллю в Константинополе не обнаружилось, да и выманить у парламента деньги на дорогостоящую и смахивавшую на авантюру экспедицию было мало надежд. В своих письмах «Диззи» сетовал на «модный и парализующий действия нейтралитет»: «Все эти сложности были бы устранены, если бы мы объявили войну России, но в кабинете не найдется и трех человек, готовых на подобный шаг», — информировал он королеву. У монархини Дизраэли встретил мало сказать поддержку; эта грузная пожилая дама состязалась со старцем, стоявшим во главе управления, в воинственности. Отбросив в сторону конституционные рогатки, мешавшие ее прямому вмешательству в политические дела, Виктория бомбардировала кабинет телеграммами и записками, обрушиваясь на «врага внутреннего», как она именовала либеральную оппозицию, требуя крепить «единый фронт против неприятеля в стране (!! — Авт.) и за ее пределами» и угрожая, что «если Англия дойдет до того, что будет целовать ноги России» (!!), — то она, королева, в подобной процедуре участвовать не намерена.
Шувалову повседневное вмешательство носительницы верховной власти в детали правления и ее душевный альянс с главой кабинета доставляли немало огорчений. Оставив обычную корректность выражений, он изливал душу в письмах «домой», жалуясь на существование «некоего заговора полусумасшедшей бабы с министром, не лишенным дарования, но выродившемся в политического клоуна».
С иных позиций освещал активность королевы Дизраэли: «Фея пишет ежедневно, телеграфирует ежечасно», — сообщал он своей приятельнице леди Брадфорд в конце июня. А тревожиться было от чего. Летнюю кампанию русская армия проводила блистательно. В ночь на 15/27/ июня главные силы переправились, со сравнительно малыми потерями, через Дунай у Зимнича. Чтобы сбить турок с толку, была имитирована ложная переправа в другом месте, причем, для вящего камуфляжа, за этой операцией наблюдал царь, раскинувший шатер посреди огромной свиты и громоздкого обоза. По своим масштабам и организованности операция форсирования реки не знала аналогов в военной истории. Минули еще десять дней, и русские войска вместе с болгарскими ополченцами вошли в Велико Тырново, древнюю столицу Второго Болгарского царства. Генерал Гурко с кавалерией захватил два горных перевала. Казалось, еще одно усилие, и неудержимая лава хлынет за Балканские горы… А этого на Уайт-холле боялись пуще огня. Здесь наступил переполох — со дня на день ожидали развала Османской империи. Кабинет, случалось, забывал святая-святых — уик-энд, который полагалось проводить в загородных виллах, и заседал по воскресеньям. Когда Россия овладеет Константинополем и Проливами, — пугал премьер-министр лорда Дерби, она наплюет на Англию: «Через три месяца британские интересы будут втоптаны в грязь», и тогда «оппозиция набросится на нас, и наши собственные друзья к ней присоединятся».
Дизраэли уповал на шантаж и требовал пригрозить России казусом белли (т. е. войной), если ее войска выйдут на подступы к Константинополю. Но собрать вокруг себя большинство кабинета ему не удавалось: двенадцать его членов «разбиты на семь партий», жаловался он королеве, такая царила разноголосица. Министров страшило одиночество на внешней арене. Позднее лорд Дерби, отойдя от дел, характеризовал сложившуюся ситуацию следующим образом: от олигархии, управлявшей Германией, добиться чего-либо, помимо нейтралитета, невозможно; Францию, жившую не под дамокловым, а под немецким мечом, никакими посулами нельзя заманить в антирусскую коалицию, что означало для нее остаться с прусской военщиной один на один; Италия по горло поглощена административными делами и финансовыми трудностями. Оставалась одна Австро-Венгрия, подозрительно следившая за русским продвижением и враждебная делу южных славян. Но поймать в сети изворотливого канцлера графа Андраши было потруднее, чем налима в чеховском рассказе. Свои объяснения с новым британским послом в Вене, нашим знакомым сэром Генри Эллиотом Андраши закончил сравнением из мира животных: Великобритания и Россия, которых он уподобил акуле и волку, могут показать друг другу зубы, и каждая удалиться в свою стихию. Австро-Венгрии же, соседке России, деваться в случае нужды некуда; вступив в конфликт, она должна держаться до конца. Посему высокопоставленный мадьяр, не желая связывать свою страну письменными обязательствами, предлагал подождать, пока русские войска увязнут на Балканах; и тогда, угрожая габсбургской армией с суши и английским флотом с моря, заставить их убраться. Подобные закулисные комбинации означали прямое предательство партнера по «союзу трех императоров», которому по Будапештской конвенции и за солидный куш тот же Андраши обещал не вмешиваться в конфликт.
Слабость внешнеполитических позиций Великобритании наглядно проявилась 9 ноября 1877 г., когда Дизраэли выступил с очередной речью на банкете у лорда-мэра Лондона. Шувалов и германский посол граф Г. Мюнстер уклонились от участия в нем. Узнав, что по традиции от имени дипломатического корпуса премьеру должен был отвечать его дуайен, — а таковым являлся греко-турок Мусурус, — их примеру последовали послы Франции и Италии. В последнюю минуту австриец граф Ф. Бойст обнаружил, что у него сломалась карета, и тоже не приехал. Не откликнулись на приглашение лорда-мэра посланники Бельгии, Голландии, Испании, Португалии, Швеции, Дании. «Англия и Турция остались в одиночестве», — констатировала «Морнинг пост». Все это походило на бойкот воинственного курса Дизраэли.
Но он и королева не унимались. В нетерпении своем они еще в конце августа предприняли акцию, не вязавшуюся с конституционными порядками и сильно напоминавшую «тайную дипломатию» французского короля Людовика XV. По их поручению военный агент в Петербурге полковник Уэлсли в разговоре с царем заявил: «Россия не должна поддаваться ложным впечатлениям насчет слабости и нерешительности» английского кабинета; если война не прекратится и «последует вторая кампания, нейтралитет Великобритании не может быть сохранен, и она станет воюющей стороной». Члены кабинета о демарше не ведали.