«Странные вещи творятся на свете, — думал невесело парень, — именно в таких дырах, откуда совсем не видно мира, и проявляется больше всего способностей перестроить до основания мир».
Свернув в один из темных непролазных переулков и утонув по колено в каком-то белоснежном строительном хламе, молодой человек остановился около невзрачного желтого двухэтажного дома с единственным горящим окном на втором этаже. Он нашарил глазами чеканную вывеску, и сквозь сумерки и совершенно неземные кренделя ему удалось прочесть: кооператив «Возрождение». «Кажется здесь», — пробормотал он себе под нос и, споткнувшись о крутую деревянную ступень крыльца, грязно выругался. «Да, это определенно здесь, поскольку возрождения всегда начинаются с ругательств». Он нашарил над влажной дверью черную кнопку звонка и позвонил. Но никто не ответил. Он позвонил еще, затем еще, и наконец постучал в дверь ногами. Спят, черти, — разозлился он, — хотя в объявлении черным по белому было написано: «Приходите в любое время дня и ночи!»
Наконец через несколько минут внизу что-то загрохотало и в коридоре ярко вспыхнула лампочка. Проснулись? — удивился парень, уже познавший убойную силу отечественной спячки и не только со снов Веры Павловны, и опять в голове мелькнула упрямая строка Коржавина: «Нельзя в России никого будить».
«Приходите в любое время дня и ночи, — гласило жирное черное объявление в вечерней газете, — Если вам некуда идти, если вы разочарованы в жизни, если вы устали от вечного хамства, лжи, равнодушия, если вы уже не можете бороться за место под небом, за кусок хлеба, за право хоть как-то наладить свой быт, кооператив „Возрождение“ ждет вас. Он поможет обрести вам душевный покой, и вновь возродит вас к жизни…»
Молодой человек терпеливо сидел на белоснежной мягкой кушетке около кабинета, над которым горел голубой мягкий плафон, и изо всех сил, насколько это было возможно, разжимал слипающиеся глаза. Было тепло, уютно, спокойно. Ядовито пахло свеженастеленным линолеумом. Мягкий голубой свет окутывал и разливался по всем жилам блаженно как божественный эль. Заспанный сердитый сторож не высказал никаких упреков по поводу ночного набата в дверь и грязных следов на полу. Он молча проводил ночного посетителя на второй этаж к велел ждать.
Молодой человек широко зевнул и, глубоко засунув руки в карманы своей мятой фиолетовой куртки, прислонился уютно к стене, решив не бороться больше со сном, а закрыть глаза и плыть по течению как советовал отец советской телевизионной психотерапии. И не успело течение подхватить его и понести черт знает куда, как дверь кабинета бесшумно отворилась, и розовый свет упал на его грязные мокрые ноги. Парень встрепенулся и без любопытства заглянул в кабинет, где за огромным ореховым столом под розовым домашним торшером сидел моложавый мужчина лет пятидесяти пяти. Он был в очках и в белом халате, с реденькой козлиной бородкой. Парень быстро оправился от само-собой открывающейся двери и, привстав чуть-чуть с кушетки, спросил:
— Уже можно входить?
Мужчина молча кивнул. Дверь закрылась так же мягко и бесшумно, едва молодой человек погрузился в мягкое роскошное кресло перед столом. Ему сразу стало неуютно. Очень подозрительными показались парню и козлиная бородка этого мужчины, и оттопыренная нижняя губа, и белоснежный халат. Все это в комплексе, включая и самооткрывающуюся дверь и дорогое кресло, специально придумано, чтобы производить на посетителей эффект. Внимательно вгляделся в напряженное лицо этого мужчины. Показалось, что он с ним уже встречался при каких-то неприятных обстоятельствах.
Мужчина долго молча изучал ночного гостя, наконец произнес поморщив нос:
— Какой отвратительный цвету вашей куртки.
Молодой человек только криво усмехнулся и еще глубже засунул руки в карманы, и это не понравилось мужчине. Прежние посетители уже с порога испытывали трепет перед белым халатом и электронной дверью.
— Я воспринимаю только естественные цвета, — пояснил мужчина, — а вся эта искусственная мерзость, порожденная в химлабораториях, вызывают во мне ядовитые ассоциации.
Парень опять усмехнулся, сообразив, что вся эта его надуманная речь была опять-таки рассчитана на то, чтобы произвести эффект, и едва удержался чтобы не спросить: «А для чего Вам белый халат?»