— А-а-а!
И новый фонтан рвоты ударил из его разодранного судорогой рта. На этот раз никакой флюоресценции не было напротив — рвотные массы были густыми и иссиня-черными, удивительно напоминавшими нефть. И опять я не успел ни в чем разобраться, как все начало дымиться, испаряться, исчезать…
— Да что сегодня с вами, Андрей Аркадьевич? — наплыл на меня откуда-то издалека знакомый, встревоженный голос. Кто это? И почему так болит голова?
Я с трудом открыл глаза. Стены, белый потолок. Шкаф. Рядом с моими глазами — дрожащее лицо Татьяны Федоровны. Ее глаза. Почему она так смотрит?
— Что с Вами, Андрей Аркадьевич? Заболели? Опять грипп привязался?
— Где этот?
— Да где ж ему быть! — в ее голосе опять появились нотки раздражения. — А уж воняет-то, господи, сил нет! Пьянчужка чертов! И чего ж только не жрут!
Да, Татьяна Федоровна была права: в «приемнике» опять стоял резкий запах эфира.
— Да осторожней! — это она уже незнакомцу. — Ишь, как горит-то! Ну, похмелись, похмелись!
Незнакомец жадно выхватил из ее руки мензурку, даже не выпил — бросил содержимое в рот, вздрогнул и отвратительно, не стесняясь, громко отрыгнулся. Да, ему стало полегче, даже отвратительные морщины на лице, казалось, немного расправились. Он откинулся к стене, закрыл глаза, начал тихонько подхрапывать.
— Уснул, что ли? — спросила Татьяна Федоровна.
— Уснул — ответил я, ни на секунду не сомневаясь, что он не спит. Конечно не спит. Я чувствовал, я каждой клеткой своего тела ощущал, что он внимательно следит за мной. Нет, это не больной. Кто — не знаю, но не больной. И потому надо немедленно сообщить Егорову. Легко сказать — «сообщить» Как! Он же своих закрытых глаз с меня не сводит! А что если… В общем, появился у меня один план…
Он словно угадал мои мысли, открыл глаза. В тех глазах было безумие.
— Еще! Еще дистиллированной! — потребовал он, не сводя с меня глаз. Ладно, подумал я, была не была…
— Значит, так! Татьяна Федоровна! У нас там воды мало…
Татьяна Федоровна открыла было рот, но я решительно перебил ее.
— Да, мало! Позвоните в аптеку. — Я сделал над собой усилие. — Да, в аптеку, Егорову! Скажите, чтобы привез немедленно!
Татьяна Федоровна не двигалась с места и смотрела на меня так, словно я вот тут же сошел с ума. Я и сам понимал, что разгадать мой замысел смог бы даже первоклассник: какая может быть аптека в пол-первого ночи! Да, конспирация моя была липовой, я уже приготовился к разоблачению, сжал в кармане скальпель, но — странное дело! — незнакомец на мои слова никак не прореагировал, во всяком случае — внешне, все так же сидел, привалившись спиной к стене и, казалось, опять впал в свой непонятный транс.
— Немедленно! Вы поняли меня, Татьяна Федоровна?
Медсестра открыла было рот, но я так посмотрел на нее… Как? А черт его знает — как! Главное, она тут же рот закрыла, как-то непонятно закаменела всем своим добродушным лицом и только тоненькая голубая жилка над ее правым глазом часто-часто запульсировала. Татьяна Федоровна, добродушная и ворчливая, умудренная прожитой жизнью и все равно недалекая, так вот Татьяна Федоровна, наконец, поняла.
— Хорошо, Андрей Аркадьевич — произнесла она спокойно, до того спокойно, словно находилась у постели тяжелого больного. — Все сделаю. Все, — подчеркнула она, — что вы сказали. Можно идти?
Я лишь слабо махнул рукой. Татьяна Федоровна степенно повернулась к двери и, так же не спеша, вышла в коридор. В последний момент все-таки не удержалась, оглянулась, и я увидел, что у нее мелко-мелко дрожит подбородок… Да, только бы Егоров был дома, только бы был! Если она сейчас дозвонится, то Егоров будет здесь минут через десять-двенадцать, тем более что совхозное начальство, наконец-то, раздобрилось и в прошлом месяце выделило старшему лейтенанту милиции, товарищу Егорову Николаю Ивановичу, женатому вторым браком, имеющему троих детей и застарелую язву желудка, совершенно новый «газик».
И тут меня пробил озноб. Это невозможно объяснить, но я понял, что этот знает все мои мысли! Я разоблачен? Я еще не успел до конца продумать свой план, а уже разоблачен! Как? А черт его… Но я знал, знал, я был уверен, что каждое слово, которое вспыхивало в моем мозге, тут же становилось известно и ему! И почему глаза у него по прежнему закрыты, но на сердце у меня такой камень, как будто он ежесекундно прожигает всего меня испепеляющим взглядом? Телепат? Он плюс ко всем своим загадкам еще и телепат?
Наркоман, психбольной, рецедивист, теперь еще и телепат, — Мне вдруг стало, как говорит моя дочь, все по фигу. Разоблачен? Тем лучше! Значит, подошла пора раскрывать карты и перестать, притворяться! А если терять нечего, то пойдем-ка ва-банк!