— Что ж, — резко оборвал его адвокат. — Ты сумеешь показать то место в городе, где проснулся? Ты ведь говоришь — спать ложился где-то там, — он неопределенно мотнул головой. — А проснулся уже на улице.
— Как же я найду то место, — растерялся парень. — Я города-то не знаю!
— Ну, ты же шел по улицам. Наверняка и дорогу запомнил. Дома, мимо которых шел.
Парень недоверчиво покачал головой.
— Я не найду, господин, — выдавил он. — Город такой большой! Я ведь шел, куда глаза глядят. Дорогу не запоминал. Да и на что оно вам?
— А это не твое дело, — резко оборвал тот. — Оно и не мне вовсе надо. А людям, которые заинтересовались историей твоих похождений. Шутка ли — вот так запросто из Гельвеции в Манор!
Людям, значит. Ну да, чего ж не понять. То — люди. А он — так, бродяга.
— Большой город-то, — повторил Аргент, опустив голову. — А я здесь впервые очутился. Я и назад к рынку-то вряд ли дойду. Плутать придется. А уж туда, где проснулся, — он покачал головой.
С грустью подумал, что совсем и не лукавит. Ковентри и правда велик. Он бы, может, и сам рад вернуться, откуда пришел. Да не сможет!
— Ну, пусть так, — согласился неожиданно адвокат. — Иди тогда. Посиди еще немного, подумай. А через пару-тройку дней я с тобой снова поговорю.
— Что? — переспросил парень в удивлении.
Тратить на него время и объяснения адвокат не стал. Явился стражник, бесцеремонно препроводил арестанта обратно в камеру.
Это что же — его совсем отсюда не выпустят? Да как так! Не могут ведь годами держать его взаперти?
Хотя кто ж им помешает! Аргент сжался в комок под стеной прямо возле выхода. А что за разница, чего по камере ползать? Никакого смысла. Что за место в помещении ни выбери — все одно: сиди, пока господа не сменят гнев на милость. А они, может, вовсе никогда и не сменят.
Парень представил, как идут годы. Сменяются в камере одни арестанты другими. А он все сидит и сидит, забытый тюремщиками. Представил — и внезапно успокоился.
Ну, чего ему? Он ведь помнит, как долгие дни и седмицы скитался по лабиринтам и подземельям, не в силах отыскать выход. Пил воду, где придется. Иногда — собирал ее в подставленные в дождливую ночь под прореху крыши ладони. Ел сырых мышей и слизней, запивал сырой холодной водой. И после этого его можно напугать какой-то там тюрьмой?
Ну да, сидеть в застенках — не жизнь. А блуждать по зачарованным лабиринтам одному — это жизнь была? Да и до того, — парень поморщился. Нищий батрак — вот уж была жизнь так жизнь!
Здесь еще ничего: достаточно тепло, сухо. Солома даже на полу есть, можно клочок под бок подложить, когда укладываешься. Кормят, опять же. Кашу дают, иногда — похлебку. Теплую. Забудут про него — так ему же лучше. А может, случай представится сбежать. Надо только сидеть смирно, не высовываться. И выжидать. А тем временем учить местный язык, разговаривать с людьми. Может, чего интересного услышит.
Аргент с запозданием понял, что идея была неудачной. Местные обитатели не любили тех, кто задает вопросы.
Он сам не понял, как из чудака, не знающего языка, сделался подозрительным типом. А сообразил, когда его несколькими ударами свалили на пол и начали пинать ногами. Вот ведь странность — чахлых, только приобретенных знаний языка, хватило, чтоб показаться сокамерникам подозрительным. Но чтобы объяснить — он не хотел ничего дурного — их оказалось недостаточно.
Он смолк после того, как ему прилетело с размаху по зубам.
Нападавших было несколько. А Аргент совсем не умел драться. Он мог только сжиматься беспомощно в комок на полу, силясь защитить руками голову. И корчиться раздавленным червяком.
Глава 3
И чего ему смирно не сиделось? Приспичило же языком трепать!
Больше Аргент ни с кем не разговаривал. Угрюмо отмалчивался, огрызался, когда кто-то пытался заговорить с ним. Сидел, сжавшись возле стены, обхватывая руками ноющие ребра.
В самом деле, с чего он решил, что нужно что-то делать? Тем более, что сумеет предпринять что-то толковое. Опять-таки: можно подумать, ему так плохо сиделось в камере! Кормят, чего еще надо?
Может, еще и вспомнят о нем. Когда решат, что он достаточно насиделся, чтоб впасть в уныние.
На удивление, травмы заживали быстро. Да не так-то сильно его и побили, — думалось ему порой. Так, синяков и ссадин наставили. По-настоящему серьезно не калечили.
И кости все остались целы. Только пара зубов шаталась. Но Аргент надеялся, что они все-таки врастут.
На новый допрос его повели, когда отек с заплывших глаз сошел, голова прекратила болеть и кружиться, а ребра перестали ныть. Адвокат в этот раз был один, без жены. Он заботливо осведомился, как Аргент чувствует себя, посетовал на нравы среди бродяг и уголовников. Знал, выходит, о том, что произошло! А может, это по его приказу так и подстроили? Адвокат заверил, что виновных наказали.