— Иисусе, — сказал Ричи. В тишине его голос прозвучал так громко, что мы оба вздрогнули. — Деревня проклятых.
В отчете о вызове значилось: «Проезд Оушен-Вью, 9», и название имело бы смысл, будь Ирландское море океаном или если бы его отсюда было видно. Навигатор, похоже, столкнулся с непосильной задачей: привел нас проездом Оушен-Вью в тупик, кончавшийся рощей Оушен-Вью, которая заслуживала главный приз, поскольку там не было ни одного дерева, и сообщил: «Вы прибыли в место назначения. До свидания».
Я развернул машину и принялся искать. Мы словно смотрели фильм задом наперед: чем дальше мы продвигались вглубь поселка, тем больше дома напоминали чертежи. Вскоре они превратились в беспорядочные наборы из стен и строительных лесов — с зияющими дырами вместо окон и отсутствующими фасадами, открытые взгляду комнаты, заваленные сломанными стремянками, трубами и плесневеющими мешками с цементом. За каждым поворотом я ожидал увидеть толпу строителей, занятых работой, но нам повстречался лишь накренившийся старый желтый экскаватор на пустыре, среди развороченной грязи и холмиков выкопанной земли.
Здесь никто не жил. Я попытался вернуться к въезду, но поселок был выстроен наподобие старых лабиринтов из живой изгороди — сплошные тупики и крутые повороты, — и мы почти сразу заблудились. Я ощутил легкий укол паники. Терпеть не могу терять ориентиры.
На перекрестке я притормозил — рефлекторно, вряд ли кто-то выскочил бы мне под колеса, — и во внезапной тишине мы услышали утробный рокот моря. Ричи вскинул голову:
— Что это?
Короткий, истошный, надрывный вопль повторялся снова и снова, настолько регулярно, что казался механическим. Он разносился через вскопанную землю и бетон и отскакивал от незаконченных стен, так что мог исходить откуда угодно или отовсюду. Насколько я мог судить, этот вопль и гул моря были единственными звуками в поселке.
— Готов поспорить, что это сестра, — сказал я.
Ричи глянул на меня так, словно я вешаю ему лапшу.
— Это лиса или какой-то еще зверь. Может, ее переехала машина.
— А я-то думал, ты тертый калач, повидал изнанку жизни. Готовься, Ричи, тебя ждут неизгладимые впечатления.
Я опустил окно и поехал на звук. Несколько раз эхо сбило меня с курса, но дом мы узнали с первого взгляда. С одной стороны проезда Оушен-Вью аккуратно, словно костяшки домино, парами стояли чистенькие белые дома с эркерами, а с другой тянулись строительные леса и валялся мусор. Между костяшками, над стеной поселка, шевелились обрывки серого моря. Перед некоторыми домами стояли одна-две машины, а у одного — целых три: белый хэтчбек «вольво», на котором не хватало только надписи «Семейный», видавший виды желтый «фиат-сеиченто» и полицейский автомобиль. Вдоль низкой садовой ограды была натянута сине-белая оградительная лента.
Я не шутил, когда говорил Ричи, что в нашем деле важно все — даже то, как открываешь дверцу автомобиля. Еще прежде, чем я скажу первое слово свидетелю или подозреваемому, он должен понять: прибыл Мик Кеннеди и у него все схвачено. Кое в чем мне повезло: я симпатичный (уж поверьте на слово), высокий, еще не облысел, и мои волосы по-прежнему на девяносто девять процентов каштановые. Все это располагает в мою пользу, а остальное добыто ценой опыта и многолетнего усердного труда. Я до последней секунды не сбрасывал скорость, потом ударил по тормозам, одним махом выскочил из машины, прихватив портфель, и быстрым энергичным шагом направился к дому. Однажды Ричи научится не отставать.
Один из полицейских неуклюже сидел на корточках рядом со своей машиной и пытался успокоить человека на заднем сиденье, который, безусловно, и был источником воплей. Второй нервно расхаживал перед воротами, сцепив руки за спиной. Воздух — свежий, сладко-соленый, отдающий морем и полями — был холоднее, чем в Дублине. Среди строительных лесов и голых балок вяло посвистывал ветер.
Тот, что расхаживал, был моего возраста, уже с брюшком. Вид у него был такой, словно его пришибли пыльным мешком, — очевидно, прослужил лет двадцать, не сталкиваясь ни с чем подобным, и надеялся спокойно прослужить еще столько же.