Только вместо симпатичных девчонок — женственные, жеманные парни в узких джинсах, потягивающие коктейли через трубочки и обольстительно улыбающиеся бросающим на них взгляд. Дорогие мальчики — сотня за минет, пятьсот за ночь. Тысяча — за извращения и практики, способные изувечить.
Не хватит всего, что у него на счету в Гринготтсе, чтобы оплатить их искренность.
Гарри должен проверить. Пересилить себя, сломать, убедить в том, что ничего не было, что ему просто показалось, что он, Гарри, разумеется, не может хотеть мужчину, не может хотеть Малфоя, это неправильно, это противоестественно, это…
— Пойдём, сладкий, — манерно бросает ему светловолосый мальчишка с большими глазами и узкими запястьями. Его пальцы игриво пробегаются по груди Поттера, и он мурлычет, прижимаясь пухлыми губами к шее Гарри:
— Ты же здесь впервые? Пойдём. Я научу тебя.
И Поттер идёт. Шагает за ним, разряженным хуже гулящей девицы, к узкому коридору. Позволяет втолкнуть себя в маленькую, тесную приватную комнату, вздрагивает, слыша, как поворачивается ключ. Мальчишка улыбается, шагает к нему, прижимается всем телом, гибкий и живой, будто говорит: вот же я. Вот же. Бери, если хочешь.
Гарри до ужаса н е х о ч е т.
Он заставляет себя усилием воли. Он целует сладкие губы, чуть полноватые для парня и так непохожие на тонкие и строгие губы Драко, он сжимает узкие бёдра, шарит горячими ладонями по упругой заднице, и мальчишка почти совсем не наигранно стонет ему в ухо, потирается пахом о пах, запускает проворные пальцы Гарри в джинсы.
А Поттер совершенно внезапно вдруг представляет, как ласкал бы его Драко, холодный, сдержанный Драко, который никогда не позволял никому увидеть его эмоции…
И хрипло сдавленно рычит, толкаясь в чужую ладонь.
Он не видит удивлённой, польщённой улыбки мальчишки, когда опрокидывает его на кровать, суетливо стягивая одежду, не слышит первого всхлипа, первого настоящего стона, не помнит, как тот растягивал себя сам, наспех, только чтобы не порвать, не помнит, как натягивал презерватив, как трахал, жмурясь и не глядя на лицо… Не помнит, как представлял на месте этого солнечного блондина другого — платинового, с серыми глазами. Не помнит, как расплачивался, как почти убегал, бросив разморенного, довольного мальчишку на кровати.
Помнит только острое, неприличное удовольствие — его не должно быть, Мерлин, ему даже не нравился этот доступный мальчишка, да Гарри даже парни-то не нравятся!
Драко. Малфой.
Выглядящий таким беззащитным и совершенно сломленным.
Гарри хочется себя заавадить, но вместо этого он, как последний идиот, спустя несколько недель, проведённых в бесконечной хандре, снова аппарирует к Малфой-мэнору. Гермиона и Рон, должно быть, жутко волнуются, так долго получая от друга лишь скупые короткие записки о том, что у него всё в порядке. Должно быть…
А он, Малфой, он волнуется? Хотя бы ждёт — ну, хоть крупицей своей души ждёт Гарри?
Дом встречает его неприветливо, но это уже почти привычно. Даже странно, как за два посещения можно выучить огромный особняк. Поттер заглядывает в столовую, но там только пустота. В библиотеке — гробовая тишина пустых полок. В комнате Малфоя (он нашёл её уже без Рона) — запустение и паутина в углу. Где же ты живёшь, Драко?
Как же ты живёшь?
Поттер обходит особняк, но не находит Малфоя. Ни следа его присутствия — нетронутый слой пыли на втором этаже, жирные пауки на первом. В прошлый раз он и не задумался о том, что Драко, высокомерный, избалованный Драко никогда не стал бы жить в таких условиях. В прошлый раз он и не задумался о том, что жить здесь невозможно.
Значит, он где-то нашёл себе приют. Как он расплачивается за крышу над головой и тёплую постель?
Зверь поднимает голову внутри, там, в груди, и утробно рычит. Гарри почти готов вторить ему, он прижимается пылающим лбом к грязной стене, тяжело дышит, кусает в кровь губы. Бьёт наобум, не глядя, разбивая костяшки…
— Поттер, мэнор и так едва держится, — холодно произносит кто-то позади. Гарри оборачивается — и, Мерлин, да. Драко ещё худее, чем он его помнит. Костлявый, слишком высокий, слишком усталый. Он стоит, привалившись плечом к стене, и отчего-то Гарри кажется, что без этой опоры Малфой рухнет на землю. Он растерянно и чуть изумлённо смотрит на такого непривычного, такого странного Хорька (да какой он теперь Хорёк) и с отчаянием понимает: финиш. Это дерьмо из него не вытравишь. Это навсегда.
— Драко, слушай, я… может, я правда могу чем-то помочь? Может, поживёшь у меня? — еле слышный выдох, спонтанное решение, которое больно отзывается в животе. Пара фраз. Но этого хватает, чтобы вывести блондина из себя; ярость придаёт ему силы, он бросается на Поттера, впиваясь пальцами в его шею, захлёбываясь, рычит:
— Решил снова поиграть в героя, Поттер-р-р-р? Мне не нужны твои подачки. Мне не нужна твоя жалость. Лучше гордо сдохнуть, чем оказаться обязанным такому, как ты!
Гарри должно это задеть. Гарри должно стать горько и неприятно.
Но Малфой, Мерлин, Малфой… Живой, из плоти и крови. Такой худой, что можно пересчитать рёбра. Прижимается всем телом. Совсем непохоже на того мальчишку из клуба — как-то совершенно по-малфоевски. Что-то злобно шипит, глядя в глаза, а губы у него, губы, губы! Искусанные, с запекшейся кровью, тонкие губы, манящие к себе.
Гарри не знает, что он делает.
Кажется, это называется поцелуем.
Тёплые, тёплые. Даже горячие — кажется, будто на его собственных расплывается огромное уродливое пятно ожога.
Малфой неожиданно покорен. Он будто захлёбывается своими словами — стоит, позволяя прижимать его к себе, как тряпичную куклу, позволяет терзать губы, раздирать тоненькую корочку, чтобы снова хлынул солёный металл, позволяет языком забираться в рот…
Не отвечает.
А когда Гарри отстраняется, на тонких светлых ресницах дрожит одна-единственная слезинка.
Малфой никогда не позволил бы себе большего, чем это. И Поттер отшатывается. Его прошивает волной жгучей, неописуемой вины, ему стыдно, ему мерзко за себя, за своё тело, предавшее его, за то, что там, там, в животе, от близости Малфоя жарко и тяжело…
— Драко, я… — он замолкает. Какие тут подобрать слова? О, Моргана.
— Поттер, — голос у Драко едва слышный, приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова. Наверное, у него дрожат губы, но Драко опускает голову, и светлые волосы прячут его лицо. — Поттер, если ты ещё раз, если ты…
— Нет, нет! — Гарри путается в словах, отчаянно мотает головой и сжимает кулаки, искренне ненавидя себя за это. — Прости, прости, я не знаю, что на меня нашло, я просто, ты, я…
— Я понял, — тон ледяной, точно скальпелем режет. Малфой отходит от него на шаг, стараясь скрыть дрожь в непослушных, ослабевших ногах, приваливается к стене. Его мутит и морозит. Кажется, сейчас стошнит.
И он был бы так счастлив, если бы дело было в поцелуе Поттера.
Но щёки и губы горят огнём, а сердце в груди заходится аритмичным воем.
— Уходи, — просит Драко, зажмуриваясь, и Гарри не рискует к нему приблизиться. Только на секунду сжимает тонкое запястье и порывисто шепчет:
— Я принёс тебе еды. Пожалуйста, поешь. Это вовсе не жалость, я просто…