—О, чёрт! черт! черт! Нееет, это не всё, есть ещё выход.
Вианоров сбросил с себя плед, сковывающий его тело, протянул руку на рабочий стол, где лежали документы, и нащупал степлер.
—Боль, вот что помогает пробудится!
Резким движением он вбил скобу себе в руку инстинктивно закрыв глаза. Но боли не последовало.
—Это был лишь сон, я проснулся!— воскликнул Паури, решив, что болит нет лишь потому что скоба лишь мнима.
И он открывает глаза. И в его руке степлер. Вианоров поднимает кисть и видит на ладони металлический блеск от закалённой стали.
—Матерь божья! Что это, как это? Инсульт? Почему я не чувствую руку?
—Паури!!!— докричалась до него Карла.
Он поднял глаза и с восхищением указал на рану.
—Что?— спросила девушка.
—Оно не болит... Боли то нет!
—С чего бы ей болеть?
Глаза его опускаются вниз, на правую руку, и в ней нет степлера, как и раны нет на его левой ладоне. Исчезли, испарились.
—Мать его. Что за ересь творится.
—Нет, нет, не ересь, таблетки Паури, таблетки, ты не пил таблетки! Таблетки Боже, не двигайся,— сказала она и побежала на кухню.
Больной принял лекарства и пересел на кровать. Капилляры его глаз были местами разорваны, от чего белки горизонталью прорезала красная нить. Век не смыкал, а смотрел вперёд без остановки, словно человек, что единственный выжил на массовой расстреле и не мог поверить в произошедшее. Мысли его блуждали в теориях.
—Теперь верю, ты шизофреник, без спору,— смотря в окно сказала Карла.
—Это всё лишь галлюцинации, простые галлюцинации?
—Да, успокойся, всё хорошо, я здесь, а тебе надо поспать. Сейчас принесу выпить.
Вианоров выпил кружку молока, как советовал доктор, и лёг на матрац. В тепле постели ему было холодно, но он молчал и сжимал одеяло всё сильнее и сильнее в надежде согреться. В памяти всё всплывал Гермаель, его острые как лезвия зубы, черная кожа и голос, бархатный баритон.
Паури был в сметеньи, ведь последние несколько дней происходила сплошная бесовщина... Проще говоря, это был ужас. По началу малые видения, но чем дальше, тем дела обстоят хуже. Болезнь набирает обороты и явно превосходит действительность своей искусно нарисованной реальностью.
И думая о том, что ждёт его впереди он сжимал пуховое покрывало всё сильнее, кусая себя за пальцы. Будущее, страшное, ещё более устрашающе, чем настоящее. Что будет дальше? Небо рухнет на землю и облака спустятся в небесных высот, растворившись туманом на и без того мокрых улицах.
"Куда бежать, что делать, у кого попросить помощь",— задавал себе он вопросы. Но ответов не следовало, нигде не спрятаться от собственного сознания, никак самому не выбраться из этого бреда, никакой доктор не вылечит такое раньше, чем больной окончательно обезумеет. "Черт, черт возьми, что я могу, это неизбежно, я не смогу с этим жить, меня настигнет оно. Как это будет? Я умру, я точно умру. Что делать? Что делать?"— и его мысли впали в истерику.
Сердце больного билось быстро и он ощущал его удары не только в своей грудной клетке. Всё тело, будто бы, пульсировало, каждая часть организма, от кончиков пальцев до ушей и зубов, где удары раздавались с приглушённой болью, ритмично вздрагивали. Веки, губы, язык, колени, ступни, кожа головы, лопатки короткими рывками расширялись и мгновенно возвращали прежний вид. И с каждым качком миокарда он сдавливал сам себя всё сильнее и сильнее, бездейственно страшась своего же организма, того что глаза его не выдержат давления собственного сердца и пойдут трещинами.
Каждый вдох был медленным и коротким. Даже в нём отчётливо слышались запинки вызываемые пульсом. Он закрыл глаза и мгновенно ощутил себя лишь сгустком мерзкой живой плоти. Мясом в собственной крови, что до сих пор живёт, пока лежит на прилавке Линча.
—Паури... Ей Паури! Паури тебе плохо, что делать, что не так?— растерянно кричала девушка, не получая ответа,— Скорую, я вызываю скорую, просто подожди, тебе, тебе надо в больницу.
Но он уже ничего не слышал. Он боялся, боялся как никогда до этого. Теперь смерть в его глазах казалась не далёкой, он держал её за обе руки в ожидании поцелуя. Слова не складывались в предложения —это не ощущалось для него столь важным, как наблюдать за дорогой в царство Таната где точно нет того "ничего", что он ощутил в мире минувшей ночью.
Его сознание погасло и Паури погрузился в сон, в серые беспросветные пучины сознания. "Что же делать",— продолжал он размышлять, в недоумении от происходящего, от близости небытия своего, то есть смерти человеческой. Слегка ощущая панику, он наблюдал за безграничными пустотами, коеми являлось его видение мира бессознательности. Не сидел, не лежал, не стоял, а лишь призраком наблюдал в нечеловеческом обличии, словно обитатель Лимбо.