Он сам не заметил, как пришел к убеждению, что должен возглавить крохотный экипаж этой дырявой скорлупки. Недоуменный взгляд Вернивечера он воспринял как нарушение дисциплины и не на шутку рассердился.
- Выключайте мотор, товарищ Вернивечер, - жестко повторил Аклеев, переходя на официальное «вы».
- Уже приехали? - иронически откликнулся Вернивечер. - Прикажете швартоваться, товарищ генерал-адмирал?
- Где ваш компас? - ответил ему Аклеев вопросом.
- Какой компас? - растерялся Вернивечер. - Нет у меня компаса… Будто не знаешь…
- Тогда где ваша карта?
- И карты нету. Забыл, извиняюсь, на крейсере. Нет, ты, верно, тронулся.
- Тогда выключайте мотор и будем ждать утра. А то забредем черт знает куда и все горючее переведем. Понятно?
- Вот теперь понятно, - примирительно и даже с оттенком уважения промолвил Вернивечер и выключил мотор.
Сразу стало совсем тихо. Тишина разбудила Кутового, незаметно для себя задремавшего у пулемета, и Кутовой был очень доволен, что Аклеев не застал его спящим. Он уже побаивался Аклеева, как побаиваются требовательного, но справедливого командира.
Аклеев между тем выбрался из моторной рубки в каюту и склонился над старшиной. Старшина лежал прямой и очень тихий. Аклеев прижался ухом к его груди. Сердце не билось.
«Готов», - подумал Аклеев. И хотя за войну он видел уже немало смертей и еще сегодня потерял шестерых товарищей, ему стало не по себе. Ему казалось, что будь здесь, на катере, доктор, он обязательно спас бы старшину. А сейчас вот парень так и помер. Аклеев стал думать, что ему делать с умершим. Человек погиб в бою и заслужил, чтобы его похоронили как полагается. Однако с похоронами Аклеев решил подождать до утра.
- Отдыхать по боевым постам! - скомандовал он и уселся рядом с Кутовым. Вернивечера он не будил до самого утра, а Кутового часа в два ночи поднял и приказал разбудить его, когда начнет светать. Потом он спустился в каюту, лег на свободный диванчик и моментально уснул.
На заре состоялись похороны. Полагалось покойника зашить в койку, к ногам привязать колосник. Но не было ни койки, ни колосника. Старшину причесали, вымыли соленой морской водой его окровавленное лицо, надели ему поплотней бескозырку с золотой надписью «Черноморский флот», к ногам вместо колосника привязали винтовку, которой он защищал от врагов Севастополь, и уложили его на самом краю кормы. Краснофлотцы сняли бескозырки, и Никифор Аклеев произнес речь:
- Товарищи бойцы Черноморского флота, - сказал он, и оба его спутника без команды встали в положение «смирно». - Дорогие товарищи севастопольцы! Мы сейчас будем хоронить нашего боевого товарища, геройского защитника нашей Главной базы. Он до последней минуты своей жизни не сдавался подлому врагу. Его краснофлотская книжка пробита осколком и до того кровью залита, что нет возможности разобрать его фамилию, имя, отчество, а также с какой он бригады. Дело военное. Но мы обещаем тебе, дорогой наш товарищ, что мы жестоко отомстим за твою молодую жизнь и за наш Севастополь. И еще мы обещаем вспомнить тебя, когда снова вернемся в нашу Главную базу. Прощай, дорогой товарищ черноморец!
Он кивнул Вернивечеру и Кутовому, и пока они бережно опускали в воду покойного старшину, Аклеев отдал салют тремя короткими пулеметными очередями.
Его товарищи продолжали стоять «смирно», задумчиво следя за зыбкими кругами, расходившимися по воде над тем местом, где сейчас медленно шло ко дну тело старшины. А Аклеев, окинув рассеянным взглядом изувеченный лимузин, вдруг заметил за дверью флагшток с намотанным на нем флагом. И хотя до восьми часов было еще довольно далеко, он решил немедленно привести в исполнение возникший у него в то же мгновение план.
- С мест не сходить! - крикнул он на ходу, схватил флаг, юркнул с ним в каюту и тотчас вернулся на корму. - На флаг смирно! - скомандовал он и вставил флагшток в его гнездо.
Флаг тяжело повис в неподвижном воздухе. Алые эмблемы и почти черные пятна крови торжественно и грозно выделялись на его белом поле.
- Так вот, - сказал Аклеев, - чья это кровь, вам известно, и что этот флаг означает - тоже.
Он взглянул на Вернивечера, вспомнил его остроты насчет броненосца «Анюты», и ему стало обидно за корабль, которым он сейчас командовал.
- И вот еще что, - продолжал он, и его лицо налилось кровью, - тут отдельные лица шутки шутят над этим лимузином, выражаясь обидным словом «броненосец «Анюта». Так чтоб я больше не слышал это грубое слово. Понятно? Раз ты идешь на данном судне, так оно уж тем самым такое же непобедимое и опасное для врага, как броненосец, или ты не черноморец, а курица. А теперь, - сказал он, не дожидаясь ответа от Вернивечера, - теперь за дело…