А я поглядывал на изувеченное орудие со стороны и сам удивлялся своему спокойствию. Меня ничуть не смущали глубокомысленные вздохи Малюги и даже не тревожила порча щита. Что значит — «пойдет» орудие или «не пойдет»? Ствол целый, есть куда закладывать снаряд? Значит, можем вести бой!
Я терпеливо ждал, что скажет Малюга, и поглядывал в бинокль в сторону станции. Там, в трех верстах от нас, остановился башенный бронепоезд. Солнце еще не всходило, я смутно различал на станции вагоны, но дым паровоза видел вполне отчетливо. Ниточка дыма выходила как бы из неподвижной точки: бронепоезд Богуша не двигался со станции ни туда и ни сюда.
Я обернулся к Малюге:
— Ну как там гаубица?
— Ладно еще, что не по прицелу хватил… — вздохнул наводчик. — Э-гей вы, батарейцы!
К Малюге подскочила вся тройка молодых артиллеристов:
— Есть, товарищ начальник!
Артиллеристы вытянулись, ожидая приказаний.
Малюга велел им подать инструмент и, зайдя к орудию спереди, что-то там с минуту отвинчивал. Потом скомандовал: «Рраз… Берем!» — и бойцы, взявшись с обеих сторон за тяжелый щит, сняли его со ствола орудия, как воротник, и сбросили вниз.
Щит с грохотом повалился на контрольную площадку.
— Так-то лучше, — сказал Малюга, откладывая в сторону инструмент. Теперь можем и стрелять.
В вагоне весело и шумно загалдели. Я еще раз посмотрел в бинокль на станцию. Башенный поезд стоял все там же.
— По местам!… — скомандовал я.
Малюга шагнул к прицелу. Племянник, поплевав на руки и развернув плечи, отошел к снарядам. Двое батарейцев подскочили к правилу, третий занял место замкового. В стороне, позади орудия, собрались, перешептываясь, наши железнодорожники — починщики пути. Но Федорчук строго обернулся на шепот, и все замолкли.
Я выждал паузу.
— К бою!… Машинист, тихий вперед!…
Уже совсем рассвело, и теперь ясно был виден белый домик станции с пакгаузами напротив. В пакгаузах черными дырами зияли разбитые ворота… А где же Богуш? Неужели ушел поезд?
Я торопливо подкручивал окуляры своего призматического бинокля, всматриваясь во все закоулки станции. И вдруг в воздухе запели и заиграли снаряды. Богуш вновь брал нас на прицел.
«Не ушел, молодчик, дожидаешься? Очень хорошо!»
Машинист резко протолкнул поезд вперед, сразу на сотню-две саженей, и мы вышли из-под обстрела. В ту же минуту машинист прикрыл дым, и мы начали медленно приближаться к станции.
Поезд нам был виден, — должно быть, он занял позицию где-то на запасном пути. Укрывшись там, он время от времени посылал нам навстречу снаряды.
Вот опять прогремел далекий выстрел… С визгом и грохотом лопнула в воздухе шрапнель, и прямо перед поездом повис белый дымок с желтизной.
Еще шрапнель лопнула — это позади поезда.
— В вилку взял! — закричали артиллеристы.
Все, затаясь, ждали третьего снаряда.
Но поезд успел выйти из вилки, и убойный снаряд не причинил нам вреда. Дымок третьей шрапнели повис в воздухе, распадаясь, как вата.
Молодец Федор Федорович, хорошо ведет!
Я кивнул Никифору:
— Передай на паровоз: так и держать ровным ходом…
Богуш пострелял, пострелял и, разбросав попусту с десяток снарядов, прекратил огонь.
Он стал поджидать нас в своей засаде.
А мы продвигались, не изменяя хода, и так прошли уже с версту.
Дистанция все сокращалась…
Малюга, совсем уткнувшись носом в прицел, медленно, не отнимая руки, вращал штурвальное колесо, и ствол гаубицы ниже и ниже склонялся к горизонту.
Только один раз наводчик оторвался от своего стеклышка.
— На прямой! — сказал он, полуобернувшись, и опять ухватился за штурвал.
Глянул я вперед, на рельсы, — и глаза раскрыл: да прямее и быть не может! Дорога пролегла ровной степью — ни бугорка вокруг, а рельсы как натянутые струны. Вдалеке, у станции, рельсы сходились в одну точку.
«Вот это для нас позиция! Дождались, наконец-то!»
Бойцы — я это увидел по их загоревшимся глазам — не хуже меня оценили обстановку.
Все еще теснее стали у орудия.
Племянник, шагая на цыпочках, стал подкатывать снаряды поближе к орудию, но переусердствовал, и стальные двухпудовики загремели по полу, как бочки на мостовой.
На парня со всех сторон зашикали, и сам он в испуге взглянул вперед, словно этот неосторожный шум мог спугнуть Богуша.
Опять стало тихо в вагоне.
Только от телефона доносился приглушенный голос. Никифор спешил сообщить политкому, какая нам славная выдалась позиция.
Панкратов ехал у себя в вагоне с пулеметчиками. Еще с вечера я распределил силы так, чтобы в каждом боевом вагоне было крепкое ядро начсостава.