А Богуш уже увидел меня и теперь стрелял размеренно, не торопясь, выпуская из своего маузера пулю за пулей. Пули щелкали в столб или со свистом пролетали мимо самых моих ушей.
Вдруг загремела и стала поворачиваться башня на бронепоезде. "Пушку на меня наводят!" Я припал к земле и быстро отполз к Никифору.
Никифор лежал в траве ни жив ни мертв.
Я рванул его за рукав:
- Бежим!
Он начал торопливо отключать аппарат.
- Стой, обожди! - Я оттолкнул его, схватил трубку: - Федорчук, эй, Федорчук!..
В это время с бронепоезда стегнул пулемет. Мы оба прижались к земле, и пули веером пошли поверху, не доставая нас. Ха-ха, ничего у них не выходит!
- Ослы, дурачье! - закричал я, чтобы подразнить английских наймитов. Ау, мы здесь, за откосом! Ай да башенный бронепоезд, двоих безоружных людей не взять!
В ответ послышались ругательства.
Никифор схватил меня за руку:
- Они сюда лезут!
- Лезут? Хорошо! Федорчук! - крикнул я в телефонную трубку. - Живо, беглый огонь, прицел - пятьдесят девять...
- Девяносто пять у меня записано, - забормотал матрос, - цель номер два. Ты наоборот говоришь! Ведь так по наблюдательному...
- Без разговоров! Цель номер два здесь. Десять снарядов, огонь! - Я подхватил аппарат, оборвал провода. - Бежим, Никифор!
И мы без оглядки бросились бежать.
- Скорее, скорее, Никифор!
С ревом навстречу нам шел снаряд.
- Ложись! - крикнул я, падая ничком. Мы распластались и замерли.
Страшный грохот...
Колыхнулась земля, и нас обоих забросало комьями. От удара воздуха у меня хлынула из носу кровь.
Попали в бронепоезд? Нет? Ничего не видно. От дыма стало темно как ночью.
Снова - как раскат грома - рванул второй снаряд...
- Третий... четвертый... пятый... - считал я, все отползая и задыхаясь в едком дыму...
* * *
Петлюровцев и англичан отбросили от Жмеринки. Преследуя врага, наша бригада захватила около сотни пленных, два полевых орудия, восемь штук английских и французских пулеметов. Весь день после боя комендантская команда подбирала в районе высоты "46,3" брошенные винтовки, патроны и даже сапоги. Лихие завоеватели для скорости улепетывали босиком.
Вся Жмеринка в этот день разукрасилась флагами. На вокзале гремел духовой оркестр, и огромный обеденный зал, с окнами под потолок, был полон бойцов и командиров. Столы были уставлены тарелками с супом и жареным мясом. На некоторых столах даже постланы белые скатерти, а у буфетной стойки давали каждому подходившему ломтик яблочного мармелада и по пятку орехов.
Уже и садиться было негде, а в широко распахнутые двери валили и валили наши загорелые и чумазые фронтовики. На вокзале денег не спрашивали - ешь, пей вволю!
Я с командой тоже занял место у стола. Ребята, пощупав белую скатерть, обтерли об нее свои ложки и принялись хлебать суп из тарелок с гербами. Последним подошел к столу Малюга, причесанный, подстриженный, прямо из парикмахерской. Он цыкнул на своего племянника, забрал у него стул и сел рядом со мной, по правую руку. Матрос прищурился на его приглаженную бороду, потом откинулся на стуле, посмотрел на него издали и вдруг хлопнул себя по колену: "На спор иду, что в бригаде нет второй такой бороды! Предлагаю объявить данную бороду бородой бригадного значения!" Малюга хотел было обидеться, но все за столом дружно заявили, что от такой бороды только слава бронепоезду, - и дело обошлось без ссоры.
Кругом на всех столах звенели вилки, ножи. Только и разговоров было что об удачном бое. В конце зала вдруг захлопали в ладоши, кто-то пустился в пляс, и оркестр грянул казачка.
Только мы сидели на своем краю стола да помалкивали - нам-то нечем было особенно похвалиться. Упустили мы вражеский бронепоезд, ушел он от снарядов целехонький. Пехотинцы, соседи по столу, подшучивали надо мной:
- Грому, Медников, в твоих шестидюймовых много, вот и спугнул Богуша. Ты бы как-нибудь так... сперва бы попадал, а потом уже гром!
- Ладно, - сказал я, - буду стрелять пуховыми подушками.
- Во-во, правильно придумал!
Я взял ложку и принялся есть. Шутники мало-помалу отстали.
"И как он успел улизнуть, черт его знает! - с досадой думал я. - Уж, кажется, пригвоздили его, в самую контрольную площадку угодил наш снаряд. А вот удрал, оборвал сцепной крюк - и удрал!.."
Глядел я после боя на эту контрольную площадку, что осталась от поезда, - обыкновенная товарная платформа, груженная рельсами, шпалами, костылями и всякой прочей дребеденью для починки пути. Эта платформа ходила у них, прицепленная впереди поезда к броневому вагону. Развалил ее наш снаряд, разметал в щепки, а что пользы? Груда мусора. Тоже, взяли трофей!
Двоих солдат с бронепоезда пришибло снарядом; они так и повисли на откосе. Я осмотрел трупы - Богуша не было. Видно, он сам не полез меня ловить, послал других! Увернулся, песья морда!..
Торжественный обед, веселье в зале, музыка только еще больше растравляли сердце.
"Довольно! - сказал я себе. - Пора нам кончать эту тыловую канитель. Ударь мы по бронепоезду Богуша прямой наводкой - от него ничего бы не осталось!"
В зале был комбриг, за его столиком я увидел и начальника политотдела. "Вот и хорошо, - подумал я, - заговорю с комбригом, а Иван Лаврентьич, наверно, меня поддержит".
Я быстро нацарапал докладную, протискался к Теслеру и без слов положил листок ему на стол.
Теслер стругал ложечкой свой мармелад и клал в рот мелкими кусочками.
- На передовую позицию? - сказал Теслер, пробежав глазами записку. - Но ведь у нас с вами уже был об этом разговор? - Он посмотрел на меня. - Вот что, товарищ лихой командир, оставьте эти цидульки: под расстрел я вас все равно не выпущу. Шутите, что ли? Там против вас целая крепость на колесах.
В это время Иван Лаврентьич потянулся к записке и тоже стал ее читать. Я смотрел на него, стараясь поймать его взгляд. Но Иван Лаврентьич, прочтя, отложил записку, а в глаза себе заглянуть не позволил.
- Товарищ командир бригады! - обратился я к Теслеру. - Вы говорите: крепость. Но там только трехдюймовки!
- Четыре трехдюймовых орудия, - поправил Теслер. - Это полная батарея, притом в башнях...
Я перебил его:
- А у нас шестидюймовая гаубица. Мы эту крепость с одного снаряда расшибем!
- Такую операцию вы отлично сможете проделать и с вашей артиллерийской позиции.
- Да, но у меня приборов нет, а тут нужно очень точно выстрелить. Тогда дайте мне приборы!
Теслер на это ничего не ответил и опять принялся за свой мармелад.
- Товарищ командир бригады... - Я молчал, выжидая, когда он на меня взглянет. "Не отступлюсь, - думаю, - ни за что не отступлюсь!" - Ведь вы же знаете, - быстро заговорил я, поймав его взгляд, - что с этой крепостью разъезжает изменник и дезертир... Ведь там Богуш!
- Это я знаю, - кивнул Теслер.
Я даже попятился от него. Ну как говорить с ним?
В это время Иван Лаврентьич, улыбаясь, протянул мне свое блюдечко:
- Возьми-ка, красный офицер, орешков.
"Вот, всякий раз дело только к шуточкам сводится!"
Я взял орехов и пошел прочь.
- Постой-ка, постой! - остановил меня Иван Лаврентьич. - Ты приказы читаешь? Видел сегодняшний приказ по бригаде? Там тебе благодарность товарищем Теслером объявлена.
- Нет, не видел... и не понимаю - за что же мне?
- Как за что? - строго перебил Иван Лаврентьич. - В Красной Армии по пустякам благодарностей не раздают. За боевые заслуги тебе благодарность! Послушай-ка, что пленные говорят: ты ведь у них батальон пехотного резерва вывел из строя. На обратном скате высоты поспать устроились. А ты их и стукнул своим навесным огнем... Молодчина, догадливый!