«…куда деть…»
«…смеялись. „Вот, — говорит — И пришел бы конец от руки императрицы!“ А я решила с тех пор вести дневник — тем более, обнаружила среди своих бумаг полную формулу яда, которую, хоть убей, дочка, не помню, как записывала!»
«…золото, а не девка! Прямо удовольствие с нею работать. Никогда не спорила, хоть и умнее меня, но всегда всё делала правильно. Правда, терпения ей иногда не хватало…»
«…проверила. Ну, ты её знаешь — покойной Рейко родственница. Попросила поночевать со мной дня три, а как отвлеклась — впрыснула ей дозу. Волновалась все три дня, яд подействовал на последнее утро. Страх, как её выгнуло! Никто и поймать не успел — как выскочит за дверь, как полетит по коридору — и только по разбросанной одежде нашли на лестнице, голую, замёрзшую под сквозняком. Холод её в себя привёл.»
«…страшно было. И все бы поверили, что всё с тобой естественно! Терпела-терпела и не выдержала. Девочка сейчас что-то вроде зверёныша — ни слова, ни желания двигаться с кровати, только если кто-то из родных подходит…»
«… вчетвером еле удерживают.»
«…подумаю — ужасаюсь. Вот сейчас бы лежала вместо неё — ТЫ!!! О, Будда, не допусти такого! Спасибо, что ты уродилась в отца драчуньей — да отсохнет мой язык, если я ещё раз посетую на твои тренировки. А я-то на праздник пятнадцатой луны приворотным зельем тебя поила, чтобы сделать благосклонной к жениху! Нет, будить демона похоти в женщине воистину страшно, хорошо, что у меня ничего не получилось…» — «Так…» — подумала Кадомацу. У них будет, о чём поговорить с матерью, когда они в следующий раз встретятся. Следующая фраза заставила маленькую принцессу напрячься:
«…за господином драгонарием убежала…»
Она потратила три часа, но восстановила абзац, как оказалось — лучше и не следовало:
«Всё равно ты, дурочка, вместо своего жениха за господином драгонарием убежала…» — и маленькая принцесса свалилась в плач.
Какой подлый, рассчитанный и замаскированный удар ниже пояса! Легко идти вперёд, когда тобой движет Мечта! А когда тебе небрежно бросают вслед: «Ах, вот до чего тебя довела чашка приворотного», что твоё счастье — дурман от колдовства, что тебе суждено протрезветь и убедиться в тщетности порыва⁈ — тут и опустятся руки, и себя, почувствуешь не готовой на подвиги героиней, а пылинкой ниже дорожной пыли. Она бросила письмо до следующего утра, пока не родилось в уме возражение:
«И настоящий и фальшивый любовный дурман сладок. Но след от дурмана развеется на следующее утро, уйдёт при первом же, протрезвляющем препятствии, а настоящая любовь — только крепнет, несмотря на все преграды. У меня были уже и разлука, и несчастье — а я по-прежнему таю от нежности, при мысли о Нём — это любовь, а не твоё зелье виновато!» — она произнесла это вслух, ходя туда-сюда по шатру, кивнула самой себе, а потом вернулась к чтению.
«…потому что. И Слава Будде, что не видела! До неё потом дошел слух, она без церемоний вошла ко мне, посмотрела на бедную девочку, и спросила: „А польза от этого была⁈“. И мне в первый раз в жизни стало стыдно…» — продолжалось письмо матери: «В самом деле, по уму-то, чтобы поймать злодеев, надо было понять, как яд готовился, из чего, каких реагентов, какие помещения и инструменты для него требовались — а не заниматься испытаниями. Ну, я не твой отец, мне простительно делать ошибки…»
«…и руки опускались: может, и не следовало искать этих неведомых злодеев? Тем более Кирэюмэ сам, в открытую, уже признал свою вину в покушении на тебя, а теперь, когда он бежал из столицы, со всей свитой, скорее всего все гнёзда его прихвостней захирели и засохли. Только твоя Ануш со своим непревзойдённым чутьём продолжала утверждать, что в столице что-то нечисто. Я возражала — может, шпионы и не селились там, ведь яд, оказывается, выдерживает и месяц хранения — за это время не то, что до Нагадо — до Даэны можно слетать туда и обратно. Или, если уж так припекло яду достать — до Лхасы, по земле как раз месяц дороги, если через Нагадо и Осаку. Так говорила я. Но, как оказалось, права была всё-таки Ануш…»
«…были знакомы с городом лучше меня. Они первым делом разделили карту на квадраты и стали думать, где бы они сами организовали гнёздышко. Во-первых, это должно быть не вызывающее подозрений место, чтобы досужему стражнику не пришло в голову поинтересоваться, чем они там занимаются. Грязные таверны и бордели сразу отпадали. Во-вторых, оно должно приносить доход, стабильный, но не очень большой — убийце ведь не сколько торговлей надо заниматься, сколько разведкой и тренировкой. Дворцы знати и мануфактуры со сложными ремеслами отпадали следом. В третьих, у них должно быть достаточно большое помещение, чтобы принимать гостей и укрывать сделавших своё дело. Правильно, не ведя светскую жизнь, ты никак ко дворцовым тайнам не подберёшься. И естественно, занятие такое, чтобы лишние гости не показались подозрительными. В четвёртых, их занятие должно быть связано с дворцом, с дворцовой жизнью, чтобы иметь повод бывать за Девятивратной Оградой, и выведывать нужную информацию. В пятых — у них должен быть повод часто ездить в Нагадо, чтобы связываться с Кирэюмэ — в том, что это была его работа, не сомневался никто. „И в шестых, — продолжила я — ниндзя, убитый Малышкой, пришел не из города, а с летучим кораблём с Юга…“. Вот такая я разрушительница теорий!..»