Принцесса зевнула:
— Господина Сакагучи только что вынесли.
— Это кто?
— Телохранитель брата!
— Ах, да… я не знаю его, извините…
(Демонесса опять завоевала с зевком)
— Если хотите спать, спите, пожалуйста. Я вас разбужу, если с кем закончат.
— Не могу, у меня швы на лице.
— Облокотитесь назад, я вас придержу, если станете падать. Мне всё равно здесь дежурить — ментор приказал.
— Не-не-не, и не пробуйте до меня дотрагиваться — сгорите. Честно.
— Что-нибудь придумаю. Отдохните.
И почти что против своей воли маленькая принцесса отключилась — ушла, нет, не в сон — в тяжкое забытьё. Переживания сегодняшнего дня не оставили её, наоборот, на тёмном фоне грани между сном и явью, накинулись на её, всё ещё полудетскую душу с новой силою.
Как она будет жить без брата? Не знаю… Для Мацуко, эта потеря была бы страшнее стократ, чем гибель Ануш или даже отца… В отличие от Анусико, да и других подруг, в её короткой жизни не было момента, когда его бы не было — он был всегда; как говорили во дворце — с третьего дня жизни подошедший к её колыбели — к колыбели дочери женщины, которую он привсенародно объявил смертельным врагом! И больше не отходил — к великой ревности матери, которая, однако, быстро поняла, что лучшей няньки для её любимицы не создали боги. И только над её колыбелькой осиротевший принц и осиротившая его императрица разговаривали друг с другом без ругани и напрямую… И тогда начались эти, теперь привычные, постоянные отлучки наследника из столицы — ведь иначе, они на пару с кормилицей порой по пол-дня не допускали родную мать к ребёнку! (Кормилица, умная и повидавшая многое женщина, кстати, быстро навострилась, и попыталась выдать за него, тоже тогда ещё писавшую в пелёнки, Кику — «Весёлый Брод». Интересно, если бы ей это удалось, как бы тогда всё повернулось?)
И когда, в её восемь лет, у неё одновременно забрали и вышедшую замуж старшую сестру, и брата, уехавшего в Академию, горе маленькой принцессы было вдесятеро больше, чем она осмеливалась показать! Нет, с Принцессой Первой они были подруги — настолько, насколько могут быть близкими две нормальные женщины (отношения, которые из всех миллионов лиц ей удалось повторить только с Ануш — и, наверное, больше ни с кем), а с братом её связывало больше, чем просто родство, чем просто дружба — он так бы, наверное, вел бы себя со своими детьми, а она… она до последнего времени говорила с ним, словно с алтарём божества… Между ними никогда не было никаких тайн… «Стоп! Кроме Тардеша!»…да и то, наверное, только потому, что он был как раз в то время занят собиранием войск для Него. И, кто знает — может, пролегшая между братом и сестрой трещина молчания, и стала причиной, по которой боги лишают маленькую принцессу всех, кого она любит⁈
Она страшно ревновала, когда он выбрал Ёсико. Но потом, спустя буквально несколько дней, сама её полюбила — нет, пусть у брата недостаёт силы воли, но он всегда делает правильный выбор! И неудивительно, что когда молодую жену поразила ужасная болезнь, Мамору не смог найти никого лучше младшей сестрёнки, кому доверять заботу о беспомощной любимой, в его столь неуместные частые отлучки из Столицы. (Юной принцессе часто приходила в голову мысль, что лучшего супруга, чем её собственный старший брат, ей не найти — но нет, не в этой жизни! Сейчас его судьбой была и остаётся безвременно погибшая Ёси, а её… её судьба — это Тардеш, честно, и может быть не на одну жизнь…)
…Бэла разбудил её, больно стукнув шлемом. Метеа продрала глаза, как раз для того, чтобы увидеть, как мимо провозят почему-то лежащего на животе Миямото. Весело смеявшийся на весь коридор хирург-человек, сделал знак Её Высочеству: «Будет жить», и, опустив прозрачное забрало шлема, скрылся за дверью. За правой. К суккубам…
…Принцессу и ту сразу не пустили к собственному брату. Она почти пропустила момент, когда его вывозили — будто специально, Бэла предложил ей сходить, перекусить. Хорошо, встретила какого-то генерала, который с радостью согласился угостить чем-то, на вкус — съедобным, из своей фляжки. Вернулась — опа! Мамору как раз увозят. Ученик лекаря к ней повернулся, сделал знак помолчать, но демонессе это плохо удалось — в конце концов, самому главном лекарю, пришлось её держать, брать на руки, и нести следом, и садить на персонально для неё принесённый стул напротив палаты.
Брат был без сознания, и её, конечно, туда не пустили — тем более, такую зарёванную. Подошел Тардеш — она долго-долго на него смотрела, пока не смутила несчастного адмирала. Он поймал за рукав проходящего доктора-призрака, и уволок в сторонку, чтобы сестра умирающего не слышала разговора.