«Умирающего!» — эта мысль как колом ударила по черепу. Метеа поднялась — нет, кивок головы ученика лекаря означал, что к брату её всё равно пока не пустят — но она же могла хотя бы отблагодарить его спасителей!
Миямото всё ещё был без сознания, страшно — на животе лёжа в своей кровати. Из них двоих он был замыкающим, поэтому неудивительно, что у него больше всего пострадала спина. Врачи удалили два пальца на одном крыле — да лучше бы всё целиком, тем более что больше он летать не сможет — рулевые крылья сгорели полностью. Кадомацу было искренне жаль его, но он никак не просыпался, и первая красавица среди принцесс, нежно коснувшись неповреждённой кожи его щеки, мысленно пожелала ему скорейшего выздоровления. Бесшумным шагом отойдя от кровати, она повернулась под шорох женских шелков, и ушла в соседнюю — палату Сакагучи.
Тот, завидев её, моментально выдернул из носа трубку, и спросил насчёт Миямото.
— Всё ещё без сознания, — ответила девушка.
— Он так не хотел идти последним! Словно знал что случится! — хатамото с досадой хлопнул по одеялу рукой и поморщился от боли: — Но что я мог поделать, если только я знал дорогу⁈
— Меня предупредили, чтобы я не разрешала вам громко разговаривать. Вставьте обратно трубочку, прошу вас.
— Ай, да… — он поднял трубку неуклюжими обгорелыми пальцами, и с интересом рассмотрел её: — Хм, её обратно просто так и не вставишь…
Девушка улыбнулась: в первый раз у обычно угрюмого юноши появился хоть намёк на чувство юмора.
— Вы слышали что-нибудь о других телохранителях, Госпожа Третья?
— Их забрали на другие корабли. Они легче отделались, — кормивший принцессу генерал, рассказал ей, что остальные хатамото тоже пострадали — ведь они все жертвовали жизнью, чтобы дать возможность этим двум героям спасти принца. Но зачем это знать раненому⁈
— Хорошо, — сказал он, опуская перебинтованную голову на изголовье (идти во главе атаки на ядерный взрыв, это, конечно, почётно, но в первую очередь страдает лицо): — Господин наследник, наверное, уже проснулся. Ступайте, проститесь с ним, Госпожа Третья…
Его она поцеловала. Потом вышла. Сестёр Ануш ещё не отпустили — как оказалось, их обожженные лапки задали хирургам куда больше работы, чем целиком сгоревший принц. Метеа увидела, как от брата выходит какой-то понурый Тардеш, и поспешила к нему:
— Мне надо будет с вами поговорить, Ваше Высочество… — отводя невидимый взгляд, первым начал драгонарий: — Потом. После всего этого… Спросите, где моя каюта, вас проводят…
— Как он?
— Плохо, госпожа ведьма, плохо… Он… Извините. Он просил вас поспешить. Врачи говорят — он скоро потеряет голос.
— Он… умирает⁈
— Врачи говорят, что он выживет, если будет желание жить. Но… Может, вы поможете!.. Нет у него такого желания…
— Ладно…
— Идите, идите…
(В другое время б она…)
Маленькая принцесса набрала воздуха, и, спрятав слёзы, переступила порог палаты. И сразу же схватилась за косяк, чтобы не убежать — перед ней, пугающе обнаженный своими ранами, лежал Мамору…
Сорочий мост Мамору Явара
…Врачи не стали бинтовать его тело, и уж тем более — укрывать одеялом. Словно специально, для того, чтобы ещё больше напугать и без того зарёванную сестрёнку. Ноги у старшего брата сгорели до костей — спёкшаяся в бурый шлак плоть начиналась от середины бёдер, живая плоть — почти что с поясницы, но кожу уже не покрывало привычное красно-оранжевое сияние, а чёрный, с цветом окалины, ожог. Крылья без перепонок — словно уродливые пальцы, на животе и груди — разрезы до живого, шевелящегося мяса. Такие же надрезы на сгибах рук (руками он мог двигать), с почему-то удивительно красивыми, прозрачно-чёрными когтями, а лицо… лицо — страшная безглазая маска злого духа — словно в издёвку украшенное парой разрезов от углов рта. Одной вверх — в невероятно нахальной улыбке, а другой вниз — в гримасе показной печали. И, когда брат говорил, сквозь них жутко проглядывала шевелящаяся желтая мускулатура щёк.
— Здравствуй, Малышка… — вот что он говорил: — Знаешь, сейчас чувствую, что ты здесь — и вижу тебя вновь восьмилетней, как в тот день, когда я улетал в Академию…
— С Днём рождения, брат… — непривычная, высокая кровать не позволяла присесть рядом на полу, куда влекли её ослабевшие ноги, и, следивший за принцессой ученик лекаря, продемонстрировал чудеса ловкости, буквально из-под неё выдернув стул для призраков и подставив негорючую табуретку.