Сзади послышался шум грузовика и — оборвался. Хлопнула дверца, затопали сапоги. Зайцев не обернулся.
— Костя, — позвал подъехавший шофер, — ты Климова видел?
Зайцев молчал.
— Слышь, говорю, Климова видел? Я у столовой стою, а он спрашивает: «Зайцева не встречал?» Я говорю: «Он керосин возит». А ты вон где.
Зайцев встал, переломил шланг, чтобы усмирить струю, подошел к машине с другой стороны.
— Слышишь, Климов спрашивает: «Ты Зайцева не встречал?» А я говорю: «Он керосин…»
Зайцев наконец поднял глаза на шофера — худенького солдата в серой куртке, туго перетянутой ремнем:
— Может, помолчишь насчет Климова, а?
— При чем тут я? Я стою возле столовой, а он… Не в духе ты что-то, Костик!
Солдат ушел. Зайцев снова сел на корточки и крест-накрест стал хлестать водой по шасси и дальше — к мотору. Брызги летели в лицо, он морщился. Интересно, зачем его Климов ищет? Правильно, значит, ребята утром говорили, что он вернулся из отпуска. Придумал в отъезде мириться, наверное. Дудки, обо всем договорились тогда, на самолетной стоянке. На всю жизнь. Громко, с автоматной очередью…
Зайцев кончил мыть машину минут через пятнадцать. Сумерки быстро окутывали все вокруг, только края навесов еще вырисовывались на фоне бледно желтевшего к горизонту неба. Он поставил машину на место и долго вытирал руки ветошью. Потом снял шапку, тряхнув головой, закинул назад светлые, пшеничного цвета, волосы, и снова надел шапку. Еще немного постоял и неторопливо зашагал к проходной — высокий, тонкий, как чемпион по бегу, даже в своих кирзовых сапогах и теплом бушлате.
Ворота автопарка были у самой дороги. Если посмотреть влево, дорога поднималась по изволоку к казармам и, обогнув солдатский клуб, скрывалась в густом ельнике. Надо было ехать километров сорок, чтобы она привела в леспромхоз Юканга. Направо дорога спускалась к деревне, дома которой нависали над самыми кюветами — деревня была старая, а дорогу недавно расширили. За небольшим квадратом уже перекопанных картофельников тянулось исполосованное бетоном летное поле аэродрома. Его тоже замыкал лес, но только по нему до ближайшего селения было не сорок, а, как говорили, все сто пятьдесят километров.
Зайцев ничего не имел против здешних мест. Они даже нравились ему. Только порой его до глубины души изумляло, куда занесла солдатская служба лихого шофера второго московского таксомоторного парка. Вот уж никогда не думал, что проведет два долгих года на самом что ни на есть Севере, возле Полярного круга!
Он и теперь размышлял об этом, остановившись в темноте на тропке, срезавшей напрямик косогор, над которым высились строения казарм. Закурив, стал смотреть вниз, на деревню, уже коловшую сумерки желтыми точками огоньков.
За аэродромом небо серебристо голубело, — наверное, оттуда скоро должна была появиться луна. Зайцев перевел взгляд левее, где в овражке, заваленном мшистыми валунами, располагался топливный склад — огромные, наполовину утопленные в землю баки. Еще недавно он был там, сливал из цистерны своей машины керосин, а теперь вот стоит тут, возле казарм, отдыхает. Зайцев вспомнил, что ему скоро снова ехать на склад, потому что он сегодня обслуживает ночные полеты. Конечно, не полагается столько работать — он весь день просидел за баранкой. Но утром командир автороты совсем не по-уставному попросил его пойти на ночные — что-то случилось с графиком и из полка не предупредили, что будут полеты. Он не возражал. Он даже любил, когда трудно. Может, потому у него все время так хорошо и шла служба.
Впереди послышался говор. Несколько солдат шумно спускались по тропке сверху. Шутки ради они цеплялись за крепко стоявшего Зайцева, чтобы умерить бег. Один задержался, взглянув удивленно:
— Ой, Костя! А тебя Климов ищет.
Зайцеву показалось, что солдат его дразнит. Он хотел выругаться в сердцах, но того уже и след простыл. Зайцев швырнул на землю окурок и стал подниматься дальше, сердясь от мысли, что ему сегодня, верно, от Климова не уйти.
Над обрывом тянулась деревянная стена казармы с большими освещенными окнами. Вот ленинская комната, свет в окне красноватый от кумачовых лозунгов и стендов; дальше четыре окна — классы, потом — каптерка, еще дальше — умывальник, последнее окно. Зайцев вспомнил, как месяца два назад там, в умывальнике, он заступился за Климова. Сейчас за стеклами никого не видно, а тогда было полно солдат. Кто-то затеял игру: один прикрывается рукой, а другую ладонь выставляет наружу, и все колотят по ней. Водить досталось Климову. Сам он ни за что бы не стал играть, наверняка его какой-нибудь шутник втолкнул в круг. И все закричали: «Давай, давай!» Знали: потеха будет. Кругом столпились не шоферы, а ребята из климовской караульной роты. Здоровяков там хватает, молотили, как кузнецы. А Климов стоял, шатаясь, и даже не мог сообразить, с какой стороны бьют. Только жмурился и жалко улыбался.