Входившие в кафе люди шумно отряхивались. За окнами по-прежнему хлестал дождь. Понимая, что сидеть им долго, они вдруг начали рассказывать друг другу о себе. У Нины выходило сбивчиво, не очень понятно, хотя она и вспоминала массу подробностей из своей жизни, называла без всяких объяснений множество имен. Если бы оставить в ее рассказе только главное, оно было бы совсем коротким: студентка художественного училища, весной защищает диплом, без ума от живописи, а вот будущую свою специальность не любит.
Воронов говорил иначе — скупо, словно сдерживал себя. А она слушала короткие, будто сердитые фразы и видела аэродромы, на которых он служил, улицы городов, которые освобождал, стены академии, за которыми провел не один год. А вчера, да-да, всего-навсего вчера, защитил диссертацию!
Им сказали, что кафе закрывается, и они вышли на улицу. Дождь перестал. Воронов спохватился: уже поздно, холодно, а он даже не знает, где она остановилась, где будет ночевать. Нина назвала адрес подруги, и они покатили на окраину в пустом дребезжащем трамвае.
Воронов проводил ее до самого подъезда. Закрывая дверь, Нина видела, как он закуривал папиросу. Ей показалось, что он так и остался стоять у подъезда на всю ночь.
Через десять дней, уже дома, она услышала в телефонной трубке:
— Здравствуйте, я в Москве. Меня перевели сюда. Совсем.
Нина неделю не ходила в училище, а когда пришла, удивила подруг сообщением: вышла замуж.
Мать и отец не одобрили «непродуманный и поспешный брак». Но их тревоги улеглись, как только Воронов притащил к ним в квартиру свои чемоданы. Он оказался именно таким зятем, о котором мечтали Иван Тимофеевич и Анна Петровна: солидным, вежливым и — что греха таить — обеспеченным. Ниночке с таким жить, как у Христа за пазухой.
Когда приходили гости, Анна Петровна сознательно заводила разговоры на самые разнообразные темы — о театре и астрономии, о физике и литературе. Раззадорив собеседников, она искала, как правило, защиты своих аргументов у зятя. Ей доставляло удовольствие, что Дмитрий обнаруживал познания в самых, казалось бы, далеких от его инженерных дел областях.
Лежа в постели, Нина спрашивала мужа, откуда он все знает. Он отшучивался. Только однажды, глядя в темноту, каким-то чужим голосом рассказал, что в детстве четыре года ходил в школу в соседнюю деревню. Ходить было далеко — километров шесть-семь, все одной, знакомой, как отцовская изба, дорогой. Наскучило — страсть! Однажды попробовал читать на ходу. Получилось. Так вот и втянулся в чтение.
Нина представила мужа маленьким мальчиком в полушубке, больших валенках. Дорога вьется по заснеженному лесу, снег от мороза хрустит. А мальчик идет и читает «Мойдодыра» или «Дама сдавала в багаж».
Она спросила:
— Тебе страшно было ходить одному по лесу?
— Почему по лесу? Наша деревня степная. Да я уж тогда большой был, кормилец в семье.
В ту ночь Нина долго не спала, прислушиваясь к мерному ходу старинных часов в столовой, тревожно думала о том, что лежащий рядом человек, ее муж, знал какую-то иную, чем она, жизнь. В этой жизни были чужие ей слова: «деревня», «изба», «кормилец». Потом другое, но не менее чужое: чертежи, книги, в которых не поймешь ни слова, со схемами, таблицами, с холодными, заумными названиями. А теперь у них одна жизнь. Должна быть одной. Но как же краски, живопись? Было приятно чувствовать, что Дима по-настоящему любит ее — так, как может любить простой и ясный в своих устремлениях человек. Но он ни разу не попытался вникнуть в то, что ей дорого, вечно занят своими лекциями, слушателями, бог еще знает чем.
Когда проснулась, сразу же увидела его. Он вошел в комнату уже одетый и показался ей еще более чужим. Она сделала вид, что спит. Она так и не сказала, о чем думала ночью. Ни в тот день, ни потом.
Пришел конец учебы в художественном училище, в коридорах то и дело слышалось: Барнаул, Гомель, Хабаровск, Магадан. Все разъезжались из Москвы. Оставалась только Нина. Было немного грустно оттого, что она не волнуется, как подруги, — у нее свободный диплом, устраивайся куда хочешь.
Она ходила по театрам. Везде отвечали, что должностей свободных нет. Поехала на киностудию: кто-то сказал, что там можно устроиться. Начальника отдела кадров на месте не было, пришлось долго сидеть на диване в вестибюле. Мимо ходили люди, переговаривались. Один, высокий, с черными усиками, спросил, кого она ждет. Услышав ответ, с готовностью вызвался помочь, но при этом посмотрел так, что Нине почудилось, будто он дотронулся до нее, а руки у него нечистые. Она поблагодарила и, как только усатый отошел, убежала. В троллейбусе оправдывалась перед собой: кино ей не нравится.