Нина робко взялась за перекладины лестницы, ведущей на леса. Получалось неудобно: он должен подниматься следом. Ордин понял и полез наверх первым. Когда Нина вскарабкалась на дощатый помост, она увидела Ордина сидящим на корточках рядом с двумя мужчинами, одетыми, как и он, в серые халаты. Только те двое лежали на возвышавшихся над помостом нарах. Нина догадалась: художники расписывают потолок, вот и лежат. Иначе нельзя: смещаются пропорции, да и никто не выдержит стоять целый день, задрав голову.
— Познакомьтесь, — сказал Ордин, когда Нина, стараясь не замазать платье, присела на корточки рядом с ним. — Великомученики Борис и Глеб. Имена страстотерпцев из древних книг. Помните?
Нина неуверенно кивнула.
— Страстотерпцы — это, пожалуй, громко, Геннадий Петрович, а вот великомученики — подходит. — Один из лежавших художников повернулся к Нине и подмигнул. У него были жесткие вьющиеся волосы, на вид ему было лет двадцать пять.
— Это точно, — пробасил другой, постарше, с рыжей бородкой. — Если бы ты знал, Гена, как мне надоели эти завитушки! Может, возьмем еще кого в помощь?
— Заныл, — сказал Ордин. — На три дня работы осталось, а ты хочешь уступить кому-то свои деньги.
— Люди гибнут за металл, — вздохнул бородатый.
— А кто же Борис, кто Глеб? — спросила Нина.
— Угадайте, — сказал Ордин.
— Это Глеб, — показала Нина на кучерявого, — а это…
— Наоборот, — сказал Ордин. — Слышь, Глебушка, быть тебе богатым. — И потом, словно спохватившись: — Да, братья живописцы, прошу эту даму любить и жаловать. Она теперь непременный член нашей артели.
— Во-о-от оно что, — пропел кучерявый. — Что же сразу не сказали?
— А говоришь, деньгами не придется делиться, — пробасил Глеб. — Вы чувствуете, к какому иезуиту попали в ученье, Нина… не знаю, как вас по батюшке. Бойтесь наперед.
Нина не знала, как понимать — про деньги и про Ордина. Но, заметив, что Ордин безразлично отнесся к сказанному, решила, что это, видимо, привычные, незлобивые подтрунивания. Она спустилась с лесов и остановилась возле незаконченной росписи.
Ордин снял халат, накинул Нине на плечи.
— Вот вам спецодежда. Я продолжу свое, а вы для начала подумайте, что нам делать с колоннами. Там в углу есть чистый планшет.
Нина смотрела удивленно. Прямо и начинать? Он, наверное, шутит. У самого все эскизы уже есть. Просто решил занять ее хоть каким-то делом.
Ордин больше ничего не сказал. Нина посмотрела на его спину, обтянутую белой рубахой, и робко дотронулась до планшета. Надо делать, что сказано. Это ее работа, но разве так вот и начинают самостоятельную жизнь?
«Колонна, серый брусок из бетона, — размышляла она. — Как же одеть ее в краску? Ордин говорил: лаконизм и экспрессия. Значит, надо все делать просто, экономно, но так, чтобы даже случайно брошенный взор улавливал, что хотел выразить художник. А что хочет выразить она?»
Нина в нерешительности повернулась к Ордину. Тот выписывал нос яхты, скользящей по воде.
«Яхта. Якоря и скрипучие блоки. Нет, этого мало. Надо всю сторону колонны, обращенную к росписи на стене, покрыть атрибутами спорта, а на другой стороне дать что-то связанное с сельским хозяйством, дальше — с заводами, транспортом…» О, это было важное открытие! Когда она кончила эскиз третьей стороны колонны, на часах было уже около пяти. Ордин сложил кисти в скипидар, вымыл руки в боковой комнатке и громко крикнул наверх:
— Эй, на седьмом небе, домой!
Вчетвером они вышли из павильона. Солнце уже садилось. Садовники поливали цветочные клумбы. Борис и Глеб, шедшие впереди, вскоре скрылись за поворотом аллеи. Нина шла молча. Она была сердита на Ордина за то, что он даже не взглянул на ее эскизы. И вдруг услышала:
— Вы зря надулись. Это в моих правилах: не совать нос, пока не позовут. Быть может, завтра что-то захотите поправить, доделать… Я после работы обедаю здесь. Составьте компанию, а?
«Пообедать? — Нина, раздумывая, замедлила шаг. — Есть и вправду хочется. Но ведь дома ждут. Мама собирает на стол, звенит ложками. И скоро Дима придет. А может, сегодня простительно задержаться? Первый день самостоятельной жизни».
Они свернули к узбекской чайхане. На верхней террасе было прохладно, уютно. Внизу, в темных кустах сирени, громко чирикали воробьи. Из открытой кухни тянуло горьковатым дымом. Временами раздавался резкий голос шашлычника: «Га-атов!» По этому сигналу официантка спешила вниз.
Ордин налил в рюмки водку:
— За ваш дебют!
Нина раньше почти не пила, но эту рюмку опрокинула отважно, залпом. Выпила и вторую. Стало жарко и весело. Ордин рассказывал о себе. Оказалось, он живет один. Жена его — геолог, бродячий человек — ушла от него в прошлом году; они еще не развелись, но вопрос этот решен. Дела его идут как будто неплохо, вот только временами бывает одиноко.