— Она не офицер, моя жена, — зло повторил Воронов и сел. — Она художница.
— Вот видите — художница. А у них, у художников, знаете как?
Воронов схватился за щеку, как будто его только что оскорбительно и больно ударили. Букреев, чувствуя неловкость из-за последних слов Полухина, быстро заговорил:
— Тут дело ясное, товарищ полковник. Воронов мне объяснял, что его жена решила написать для выставки портрет офицера. А когда была у нас на вечере, познакомилась с Ребровым. Он ей показался подходящей моделью. Теперь она и пишет его портрет. Кстати, не одна, там несколько художников. Видимо, они однажды вместе возвращались из мастерской, и я их встретил. — Он помолчал и добавил: — Вот, собственно, и все.
Полухин встал. Лицо его было серым и сердитым.
— Кончим с этим. — Он взял со стола анонимку и рывком разорвал ее пополам. Поднял взгляд, увидел устремленные на него взоры Воронова и Букреева и еще раз полоснул пополам письмо. — Так будет лучше. Вы свободны.
Букреев и Воронов вышли из кабинета. Некоторое время они молча шагали по коридору. Букреев сказал:
— Ты только не переживай, Дмитрий Васильевич.
— А что, за меня Полухин переживать будет?
— Ты зря на него, ему тоже несладко.
— Ему-то отчего?
— На факультете анонимка. Ему и отвечать.
— За что, перед кем?
— Найдется. Непорядок это.
— Что ж он виновного не ищет? Или подозревают, что я сам про себя эту галиматью сочинил?
— Но кто? На факультете все пишущие машинки проверяли. Везде шрифт другой.
Воронов пристально посмотрел на Букреева.
— А может, это агенты иностранной державы подбросили?
— Что выдумываешь! — Букрееву стало не по себе от необычного, остекленевшего взгляда Воронова. Он торопливо проговорил: — Ты пойми, против тебя ничего нет. Просто Полухин думал, что ты о себе подробно расскажешь и, может, недруг твой в разговоре выявится, ну, кто в состоянии клевету написать.
— А вдруг это не клевета? Вдруг у меня на стороне и детишки есть? — Воронов истерически рассмеялся. — Знаешь… тянутся холодными ручонками и просят кушать.
— Полно тебе! — Букреев махнул рукой и пошел прямо по коридору.
Воронов смотрел ему вслед и не отвечал на приветствия проходивших мимо слушателей. Вот тогда его и окликнул Ребров. Он держал в руках отвертку и кусок провода. Настроение у Реброва было отличное — так легко он шел навстречу. Воронов вдруг обмяк, сгорбился, на лице вместо недавней саркастической усмешки проглянула почти болезненная слабость.
— Когда завтра на стенд, Дмитрий Васильевич? — весело спросил Ребров. — С утра?
«А вдруг это он написал? — подумал Воронов. — Стоит как ни в чем не бывало. Вот человек».
— Завтра не поедем, — сказал и изобразил на лице сосредоточенность. — У меня не все готово. Послезавтра продолжим.
— Послезавтра так послезавтра. Но у меня, между прочим, уже все готово. — Ребров усмехнулся и пошел, помахивая проводом.
А Воронов, словно опаздывая куда-то, побежал вниз, потом поднялся по лестнице наверх, и все шел, шел по коридорам, пока не оказался в библиотеке.
Сидя у окна и перебирая события последних месяцев, он испытывал непонятное чувство вины. Откуда оно шло? Оттого, что не смог как надо защитить себя у Полухина? Или оттого, что до сих пор не поговорил с Ниной? И самое неприятное — он знал, что в его жизнь прочно вошла тревога, она будет сопровождать его теперь на каждом шагу. Показалось даже, что все до сих пор случившееся — только начало каких-то больших событий, а вот каких — поди угадай. Ему вдруг подумалось, что Полухин не выбросил анонимное письмо, а таким, разорванным на четыре части, убрал в стол, на всякий случай. Еще подумалось, что остались от прежнего времени способы мучить и сбивать с толку людей. И какие простые при всей их эффективности способы: написал — и в конверт, в почтовый ящик. Можно даже доплатным. Разбирайтесь, голубчики, выматывайте друг другу душу. Анонимка — непорядок, пятно на моральном облике. А научных рецептов, как выводить такие пятна, нет. Кто как умеет. Полухин — так, Букреев — иначе.
На улице девочки играли в классы. Одна, маленькая, с косичкой поверх пальто, шагала через начерченные на асфальте линии. Голова ее была высоко поднята к небу, глаза закрыты.
— Ясно?
Девочка прошагала уже все прямоугольники, ей оставалось выбраться из последнего. И вдруг она сделала неверное, нерасчетливое движение и попала ногой в полукруг, пририсованный к классам.