Стрелки на циферблатах завершали свой часовой путь. На них не глядели. Даже Веркин пропустил время, когда можно заикнуться насчет обеда. Воронов отдавал приказания, взгляд его был устремлен на стоящие рядком осциллографы. Он смотрел на их круглые, расчерченные зелеными змейками экраны, как смотрит командир-подводник в перископ — пристально и словно бы упиваясь увиденным.
После каждой серии измерений Воронов отходил от своего места, осматривая пульт, силовые щиты, заходил в бокс. Ребров и механики провожали его терпеливым взглядом: он был старшим здесь и отвечал за все. А работа — они знали — была опасной, рядом, в баках, находилось топливо. Много топлива.
Ребров тоже несколько раз заглядывал в комнатку, где стоял новый расходомер. Возвращался довольный. Только в последний раз на лице его не было обычной уверенности. Фуражка с затылка перекочевала на лоб, и губы сошлись в плотную линию. Воронов, возбужденный удачным началом работы, пошутил:
— Что, утомился ваш электронный ящик? Ждете забастовки? Можем дать ему кратковременный отпуск. Эти штуки со времени Торричелли тоже служат неплохо. — Он показал на прикрепленные к стене изогнутые трубки старых расходомеров: — Не так удобны, но службу знают.
— Нет, ничего, — не согласился Ребров. — Давайте дальше.
Снова зажужжало в боксе, послышалась команда:
— Отсчет!
И тут же запахло гарью. Веркин тревожно завертел головой, Воронов разогнулся и вопросительно посмотрел на Реброва. Тот собрался что-то сказать, но не успел.
Желто-синее пламя, словно выброшенное ацетиленовой горелкой, лизнуло стену, где висел щит с расходомерами. И тотчас потоки огня стекли на пол, как будто торопились перебраться в бокс. Запах гари усилился, стал еще более ядовитым, похожим на запах горящей резины — вспыхнула электропроводка, голубые огоньки побежали к двигателю, к бакам.
Первым очнулся Ребров. Ударом ноги растворил дверь, крикнул: «Веркин, в боковую!» — и выскочил наружу. Остальные бросились следом.
Бещев на ходу рванул главный рубильник на силовом щите. Ребров чуть не столкнулся с ним — выбегавшим последним. В руках он держал красный цилиндр огнетушителя. Через секунду Реброва уже не было видно в клубах черно-серого дыма.
Веркин, тяжело дыша, откручивал вентиль огнетушителя. Когда наконец из отверстия хлынула снежно-белая, клубящаяся струя, шагнул к боковой двери. В помещение, где стоял новый измеритель, он не вошел, хотя пламени там не было, лишь густо валил дым, видимо проникавший через пролом под потолком, который они проделали утром, чтобы подвести проводку.
Воронов кинулся к Веркину, но увидел, что тот справляется сам. Метнулся в другую сторону и налетел на механика, который волок по земле огнетушитель, видимо снятый с противоположной стены дома. Хотел помочь разбить капсюль, но Бещев сердито оттолкнул его и шагнул, пригибаясь, в клубы дыма, плывшие из помещения, где по-прежнему находился Ребров. Наконец Воронов заметил красный ящик с песком и такую же красную лопату. Зачерпнул и тоже подбежал к двери. Навстречу возникло перекошенное лицо механика: «Огнетушитель! Еще!» Воронов швырнул песок по полу. Пришлось пригнуться, и ему стали видны ноги Реброва. Удивили иные, уже не ярко-синие штанины его комбинезона. Черные, они тлели. Воронов остервенело кинулся к ящику с песком, хотел подтащить ближе к двери, но ящик оказался дьявольски тяжелым. Он хрипло выругался, стал кидать песок — лопату за лопатой — в помещение пульта, где среди пены, дыма и тускло-фиолетовых язычков огня виднелись ноги Реброва. Воронов продвинулся вперед и заметил, что дыма становится меньше, но, видимо, где-то — где, он не различал, — еще билось пламя.
Пригибаясь, подоспел механик. Он задыхался. Ребров, вдруг появившийся из-за завесы дыма, выхватил у него огнетушитель. «Почему только он гасит?» — мелькнуло в голове Воронова. И тут же: «Баки, только бы не рванули баки!» Механик торопливо кидал вместе с ним песок. Появился и Веркин.