Алексей натянул одеяло на лицо. Сквозь неплотно сомкнутые веки в зыбком свете раннего утра ему привиделась лесная опушка и на ней поникший на крыло, обгорелый истребитель. А рядом стоит тетя Маруся и плачет, закрыв ладонями лицо.
— Вы спите, Алеша? — негромко спросил Зуев.
— Нет.
— Мне тоже не спится. А скажите, Алеша, почему ваш брат все-таки не поехал с нами? Извините меня за вопрос: у него что, нелады с отцом были?
Самолет, стоявший перед глазами, исчез. Вместо него появилось лицо брата — как обычно, серьезное, сосредоточенное. Алексей почувствовал, что озноб, бивший его только что, пропал, и он облегченно вздохнул.
— Что вы! Они с отцом были большие друзья. Я-то папу… — Алексей застыдился внезапно вырвавшегося слова «папа» и поправился: — Я отца почти не помню, а Николай и на охоту с ним ездил, и на самолете летал. Нет, они были большие друзья.
— И все-таки, вы меня простите, Алеша, его отказ выглядел странным. Не выходит это у меня из головы. Такое дело…
— Вы просто не знаете Николая. — Алексей привстал и оперся локтем в тощую подушку. — Он одержимый. Если что делает, лучше не подходить. И как раз сейчас занят научной работой. Дело срочное, они долго возились с монтажом установки. Он, собственно, главный в этом деле, без него нельзя.
— Допустим. Но ведь и вы, мне показалось, были удивлены. А?
Алексей опустился на подушку. Смотрел в потолок — голубоватый, а по углам темно-серый, с паутинкой разбегающихся трещин. Слова, необходимые для ответа, тоже разбегались. Хитрый, оказывается, человек этот Зуев. Все примечает и еще допытывается: что, почему? Наверное, оттого что журналист. Но зачем ему это? Да, он, Алексей, рассердился тогда на Николая. Даже решил в сердцах, что будет от него теперь подальше, сам по себе. А потом это вдруг прошло. Даже стыдно стало, что обиделся на него там, возле кабинета Полухина. Из дому, под суетливые возгласы растерянной от неожиданного известия тети Маруси, долго дозванивался в академию, пока не разыскал брата в мастерских. В трубке слышался визг и гул, — видно, неподалеку работал какой-то станок. Потом прозвучал голос Николая: «Это ты, Сурок?» Вот тогда-то и стало спокойно. Особенно от этого «Сурок» — ласкового прозвища, которое придумал брат еще давно, во время войны, в эвакуации. Нет, Николая надо понять. У него дело. И отец наверняка тоже сказал бы: оставайся, раз дело. И у него, у Алексея, сейчас тоже дело, важное для них обоих. Хорошо, что их двое. Два брата — как две руки: одна занята, другая свободна. Алексей хотел ответить Зуеву вот этим сравнением, но тот уже спал.
Наутро они не вернулись к начатому разговору. И на другой день, еще более хлопотный, чем предыдущий. С каждым часом совместных разъездов Зуев все больше нравился Алексею. Только когда он встречался с ним взглядом, казалось, что им все-таки суждено довести до конца ночной разговор и Алексею придется туго со своими доводами. Но таких острых моментов становилось все меньше, и Алексей постепенно отвлекся от тревожных мыслей. Тем более что поиски, бесконечные разговоры с мужчинами, женщинами, стариками, детьми, пастухами, милиционерами, лесниками, почтальонами отнимали все время — от зари до темна.
На третий день, на рассвете, подходя к машине, Алексей случайно услышал разговор офицеров, которых военком снарядил в помощь ему и Зуеву. Скрытые брезентом газика, они говорили о безнадежности розысков; сожалели: им бы очень хотелось найти, да уже не надеются. Но рядом с газиком вдруг как из-под земли вырос Зуев. Он подозвал военкоматчиков, Алексея, стукнул по подметке шофера, чинившего что-то под залепленным грязью днищем, приглашая и его принять участие в совете, расстелил на капоте карту района.
— Зрите сюда, — сказал он и приподнял указательным пальцем козырек фуражки. Секунду помолчал и бодро продолжил: — В общем, так. Если вы посмотрите на карту, то увидите, что мы, по существу, объездили полрайона. Но не кажется ли вам подозрительным вот это место? — Зуев указал на маленький кружок, удаленный от дорог, рядом с которым было написано: «дер. Займище». — Насколько мне известно, здесь окончил свою собачью жизнь некий Бурмакин, человек, который выдал немцам группу партизан, в том числе и братьев Полозовых. Чуете? — Глаза журналиста блеснули победным огоньком.
— При чем тут Бурмакин? — спросил один из офицеров. — Пришел из заключения в прошлом году, поселился у родичей в Займище. Походил с полгода по земле да и окочурился. Зачем он нам?
— А вот зачем. Он ведь в Займище не из Германии переселился. Тутошний, из Головинок, откуда и Полозовы. И думается, что знался он с братьями. Не иначе как знался. В противном случае ему и выдавать было бы некого. Я думаю, он бы и место, где летчика похоронили, указать мог. Иуды — они дотошные.