— Дяденька летчик! Дяденька летчик!
Они подбежали все трое. Старший нес под шубейкой что-то круглое, похожее на арбуз. Я даже подумал: «Откуда у них арбуз? Он распахнул шубейку и протянул глобус, маленький, ученический.
— Это мы там нашли, — пояснили ребятишки.
Как он мог уцелеть, этот глобус, эта маленькая Земля? Теперь стоит у меня в землянке. Я поглядываю на него, и кажется, что я ответствен за будущее всей планеты, со всеми ее материками и океанами, со всеми л ю д ь м и на ней.
Один из наших комэсков, Сердюк, собирается сыграть свадьбу. У него давно уже что-то серьезное с нашим врачом. Многие не одобряют фронтовых браков. Но Сердюк серьезный парень и холост. Я сказал ему, что от души желаю счастья. Сказал и через десять минут отправил на рискованное задание — надо было послать лучшего. И пока он не приземлился, я не находил себе места, извел связистов на КП. Как же все-таки не подходит наша летная служба для семейной жизни!
Об этом я думал и ночью. Не спалось. Все виделась Катя, Катюша, так нелепо ушедшая из нашей жизни — моей и Коли с Алешей. Здесь, на войне, смерть можно понять, здесь она хозяйка. Но умереть вот так, из-за болезни — не смертельной? Не могу простить этого врачам. Не могу!
Я лежал и думал, что если мы, фронтовики, изгоним военную смерть, то они, медики, не могут, не вправе оставлять ее на земле ни в каком другом виде.
Надо поговорить об этом с Верой Ивановной — невестой или, уж не знаю, как теперь, женой Сердюка.
Перечитал последнюю запись и снова подумал, как будет после войны. Сейчас постоянно приходят мысли об этом. Наверное, потому, что наступаем.
Черт возьми, как приятно писать слово «наступаем»! Сегодня два раза был в воздухе. Комдив ругается, велит сидеть на КП. А по голосу чувствуется — завидует.
Так вот, о будущем. Изгнать болезни будет мало. Надо будет изгнать из людских душ все мелкое, недостойное, злое. И это, наверное, окажется потрудней, чем сладить с бациллами.
Попался мне в подчинение вроде бы чудесный командир батальона аэродромного обслуживания. Все у него прямо-таки горит. У нас всегда есть бензин, боеприпасы, взлетная полоса постоянно в порядке, хотя аэродром то и дело бомбят. В общем все мне завидуют. Этот человек — Мельник его фамилия — обладает природными качествами организатора. Острый ум, быстрая реакция, к тому же еще молод. И вместе со всем этим, я знаю, он бабник, от него часто разит водкой.
Мы говорили о Мельнике с начальником штаба. Тот считает, что на эти его грехи, учитывая заслуги, можно смотреть сквозь пальцы. Идеальных людей, конечно, нет. Но мне кажется, что истинный человек воспитывается только ценой самоограничения, сознательного выбора линии поведения, при которой воля подавляет все плохое, что подсовывает нам природа, и развивает хорошее, что та же щедрая природа — уверен — дает в избытке.
Плотность, сопротивление воздуха мешает самолету достичь большей скорости, но та же плотность не дает ему и упасть на землю. Когда-нибудь люди вырвутся в безвоздушное пространство, полетят со скоростью, близкой к скорости света. Сопротивления тут уже не будет.
Вот что нужно, дорогой начштаба. Подняться повыше! Многие люди этого не понимают. И тогда надо бить тревогу. Не как сейчас — воздушную, а другую, человеческую, — земную тревогу.
Бои, бои… Если бы не ложные аэродромы, которые как-то оттягивают удары немецких бомбардировщиков, нам бы неоткуда было взлетать. И так воронок хватает у взлетной. А тут еще одно задание сменяется другим. Начштаба грустно шутит про наш полк — «прислуга за всё». И верно — то прикрывай пехоту, то давай разведку или срочно затыкай небесную дыру, в которую, как из прорвы, лезут и лезут бомберы противника.
Вчера иду леском на КП, навстречу шагают два летчика. Тащат парашюты — только, видно, из полета. Один устало сказал: «Ох и наработался сегодня!» Второй поддакнул.
Вот ведь как: война — работа. Без выходных. И сплошные сверхурочные. Правда, мы, летчики, возвращаясь из полета, особой физической усталости не ощущаем. Другое пересиливает — нервное напряжение: чувствуешь, как непрочна, уязвима обшивка самолета. Ведь, в сущности, с тех времен, как перкалевую оболочку заменил алюминий, защищенность истребителя в воздухе возросла мало. Бронеспинка — и все. Это не танк, даже не холмик земли перед окопом. Опытные люди об этом не думают. Думают, как победить. А это — напряжение каждого нерва, до предела, до грани, на которой, кажется, порой не выдержат нервы, оборвутся.
Сегодня присутствовал в разведотделе на допросе летчика-немца. Его бомбардировщик сбили, из всего экипажа выпрыгнул с парашютом он один.