Я распрощался с Евсеевым и замполитом на углу своей улицы; они пошли дальше, а я с минуту стоял, глядя им вслед. Потом зашагал, стараясь ступать так же твердо, как Евсеев, и даже немного сгорбился, как он, будто нес на плечах что-то тяжелое и старался не повредить.
4
Тренировки сделали свое дело, времени на подготовку комплекса стало уходить меньше, но до сто́ящих показателей нам было еще далеко. Я пришел к Евсееву и положил перед ним график; для наглядности нарисовал его Андрейкиными цветными карандашами, линии ползли по листу и обрывались в тщетной надежде соединиться друг с другом. Каждая цветная черта в масштабе означала время подготовки отдельной кабины, а если учесть, что ряд элементов системы готовится друг за другом, последовательно, то получалось, что мы много времени тратим даром именно из-за того, что проверка кабин не увязывается по времени.
Евсеев долго смотрел на график.
— Черт возьми, а ведь верно! Слушай, Корниенко, это ты как инженер или как секретарь предлагаешь?
О, я теперь уже не мог остановиться; составлял расписание занятий и прибавил себе часов, но Евсеев нахмурился, во многих местах перечеркнул «Корниенко» и написал фамилии техников. Я засомневался — правильно ли, все-таки я инженер, и моя задача учить людей. А он вслух, громко пересчитал, сколько раз упоминалась моя фамилия, ч сказал, что хватит.
Вообще-то, он оказался прав. Знания техников так росли быстрее, я убеждался в этом каждый раз, когда мы мудрили с аппаратурой. Секрет был прост: одно дело — сидеть на занятиях и слушать, другое — готовиться и учить самому.
Так шли дни, мне казалось — один лучше другого.
Как-то вечером я чуть раньше обычного пришел домой. Лида была на кухне; Андрейка и дочки Корта возились на полу в коридоре с игрушечным грузовиком.
Я походил по комнате, посмотрел в окно — на двор, перекрещенный веревками с сохнущим бельем, и, не найдя себе занятия, вышел на лестницу, посмотреть, нет ли чего в почтовом ящике. Оказалось, его забыли опустошить днем; там была целая пачка газет, свежий номер журнала «Радио» и очередной пакет Корту из его заочного института.
Чтобы разобрать почту, я вернулся к себе в комнату. Развернул пачку. Внутри оказался конверт. На нем был изображен букет незабудок, а по линейкам написаны наш адрес и слова: «Корниенко Лидии», Почерк на конверте показался знакомым. Ну да, Венька писал! Венька! Он и обратный адрес поставил: полигон. И номер воинской части…
За дверью послышался шум. Я быстро сунул письмо в пачку газет.
В комнату никто не вошел, — наверное, Андрейкин грузовик занесло на повороте. За окном было ветрено, белые простыни на веревках надулись, как паруса. Куда они плывут? Нет, о чем письмо? Наверное, Дробышев решил донять меня: злорадно рассказывает жене, как я тогда, вернее, как он тогда…
Я стал закуривать, но спичка не загоралась. Переломал штуки три и забросил коробок в угол. А может, Венька затеял новую кляузу? Вот гнида… Я же в училище для его блага старался; когда распределяли назначения, начальник курса меня спросил, куда его, Дробышева, направить, и я сказал — можно использовать на исследовательской работе, вот он и попал на полигон… Вроде специально, меня подкараулить! И потом, как он смеет писать замужней женщине? Просто неприлично. Невежливо… А почему бы и нет? Он тогда ночью своему приятелю говорил о Лиде. И может… может, Венька и не за училище мстил мне? Просто хочет унизить меня в глазах Лиды, чтобы…
Дальше думалось уж черт знает что; я вспомнил Отелло и хитроумные льстивые речи Яго. Только здесь все иначе: атака на Дездемону.
Простыни на дворе колыхались, как белые парламентерские флаги; они требовали переговоров. И эти незабудки на конверте — голубые, мещанские. Они, наверное, тоже требовали переговоров — чтобы Лида перешла на сторону Дробышева…
Дверь распахнулась, Андрейка позвал меня:
— Папа, отвинтилось.
Грузовик, как подбитая птица, привалился на один борт. Я стал навинчивать колесо на ось, но Андрейка потребовал, чтобы все было «по правилам». Пришлось достать ящик с инструментом и разложить рядком на полу молоток, клещи, ножовку и отвертку. Андрейка где-то видел, как шофер чинил машину и у него в чехле, конечно, были рядком натыканы ключи.
Мимо прошла Лида и задела меня краем фартука. Раньше я бы попытался схватить ее за фартук или просто сказал бы что-нибудь веселое, но тут промолчал. Лида мне показалась не то чужой, не то скрывающей какую-то тайну.
Она вышла из комнаты и сказала странным, ч у ж и м голосом: