Я знаю, что у тебя строгая служба, ты не все можешь мне говорить. Я и не требую. Но знаю, что служат не автоматы, а люди. И их волнения не составляют военной тайны. А тебе было (следующее слово Лида жирно подчеркнула) трудно. И ты пережил это без меня. Как тогда, с карточкой. Знал что-то помимо меня и промолчал. А я ревела, как дура, и думала, что ты вправе подозревать бог знает что… Мне кажется, что любить — значит все поровну. Раз промолчишь, другой, третий, накопится постепенно «свое», и тогда зачем другой?
Я так не хочу. Подумай обо всем.
Письмо Дробышева я порвала и отвечать ему не буду. Целую тебя. Л.»
Я еще раз перечитал написанное и тяжко вздохнул. Письмо неприятно задело, получилось, что я еще и виноват. Самому достается и виноват… Вскочил, заходил по комнате. «Нет, Лида верно написала, — думал я, — любить — все поровну… И справедливо обиделась на меня, когда я в одиночку переживал свое перемещение в техники. Она, значит, всегда так думала, а я, дубина, до простой истины дохожу только сейчас!»
Щеки горели, как после трудного кросса, я опустился на диван, сидел, уставившись в пол. Негромко, по-соседски небрежно постучав в дверь, вошел Корт. Он был в сапогах, в бриджах и в тельняшке. Странная манера — носить под гимнастеркой тельняшку, я ему тысячу раз говорил, а он только посмеивается. Наверное, потому что — родом с юга, из Херсона, они там все считают себя наполовину моряками.
— Отдыхаешь, старина?
Я молчал, занятый своими мыслями, а Корт начал хвастаться, что решил все присланные ему из института задачи по аналитической геометрии. Подумаешь, когда-то и я решал…
— Эй! — Корт толкнул меня в плечо. — Ты что? Не успеешь оглянуться — вернется твоя благоверная. Да что же ты?
Он снова толкнул меня в плечо и снова безрезультатно. Потом решил пронять деловым разговором. Это ему удалось. Недаром соседи — изучил мой характер.
— Ты, говорят, общежитие посетил. Начал присматриваться к Гонцову?
— Посетил. Начал.
— Правильно. Все-таки он неспроста бузит. И официантка эта еще… Слыхал? Она не таким головы морочила.
Взгляд мой упал на Лидино письмо. Я ведь так и держал его в руках. Странно, что Корт не заметил. Он еще и еще говорил про Гонцова, вообще про холостяцкую жизнь, а я все глядел на конверт. Эх, знал бы Корт, что мне про самого себя сейчас приходится выяснять!
— Не просто у него, — сказал я.
— У кого?
— У… Гонцова.
— Вот и я говорю. Шут вас разберет, молодых. Эмоции из вас жизнь еще не выбила. — Корт засмеялся, довольный своей шуткой.
— И хорошо, что не выбила. И никогда не выбьет, — возразил я, снова вспомнив письмо Лиды и ее слова, что служат не автоматы, а люди.
— Конечно, хорошо, — согласился Корт. — Плохо другое, что у нас партийная прослойка невелика. Вот мы вчера с Евсеевым говорили…
— Вдвоем! — перебил я. — Меня, выходит, для проформы выбирали?
— А что, мне уж с командиром и поговорить нельзя?
— Ну ладно, ладно… Так что, Гонцова в партию предлагаешь принять?
— Эка хватил! Но подходящих у нас хватает, и не только офицеров. Ты молодой, еще не чувствуешь…
Я слушал Корта, и мне вспомнилось лето. Мы сидели с Жереховым в кабине. Я инженер, он простой оператор, а результаты работы комплекса в равной мере зависели от каждого.
— Конечно, и комсомольцы — сила, их только направлять надо, это Евсеев правильно говорит, — будто уговаривая себя в чем-то, сказал Корт. — Но мы ведь и то и другое делать можем.
— Что ты оправдываешься? — теперь уже я пошел в атаку, — Чего бояться? Мы же не механически записывать в партию собираемся. Вон Жерехова возьми. Это же мастер! Посмотришь, раньше всех на первый класс выйдет.
— Жерехов? Безусловно. Давай-ка завтра потолкуем. У командира. Вешняков тоже что-нибудь подскажет.
Я посмотрел на Корта, и он вдруг предстал передо мной в каком-то ином свете. Я, признаться, порой усмехался про себя, когда слышал его любимое «обмозговать», «потолковать», мне казалось это ненужной бюрократией. Но тут, может быть подготовленный раздумьями над Лидиным письмом, я почувствовал, что так Корт выражает свое умение по-настоящему, толково и дружно работать. И еще подумал, как великодушен Корт. Ведь это он первый завел разговор о том, чтобы мне быть секретарем, и голосовал за меня… Я лучше его разбираюсь в технике, потому что больше учился. Но как мне еще далеко до его умения жить, просто по-человечески жить!
— Мы обязательно поговорим завтра, — сказал я. — И знаешь, спасибо тебе…
— За что?