Фотографию Дорохов носил в кармане гимнастерки; вспомнив о ней, сразу становился задумчив и, если было возможно, уходил от людей. Сейчас он сделать этого не мог: командиры взводов стояли перед ним, и он должен был уточнить боевую задачу.
Прибежал посыльный, передал напоминание комбата: в двадцать ноль-ноль выступать, как договорено. Напоминание было лишним, Дорохов уже все успел сказать взводным: рота идет первой, глухим проселком, по направлению к деревушке Мариха, затерявшейся в лесах на краю небольшого островка пахотной земли. Пока было ясно, что это — обходный маневр, что так батальон, не навлекая на себя авиации, сможет перерезать шоссе, но, что придется делать потом, Дорохов ясно себе не представлял, как не представлял, возможно, и комбат, и может, потому напоминал, нервничал. Эта внезапно пришедшая мысль разозлила Дорохова, словно бы суетливость комбата бросала тень и на него, выставляла в плохом свете перед стоящими рядом командирами. И будто сердясь на них, будто эти трое были виноваты в том, что война именно такая, а не другая, он сказал хмуро:
— Вопросы потом. Дайте людям последние указания, и — по машинам.
2
К Марихе вышли в темноте, остановились на опушке, за огородами. Впереди, на фоне неба, недлинным рядом темнели избы, за ними тянулся луг, а дальше — берег узкой речки, может, просто ручья.
Оказалось, в деревеньке расположились остатки сильно изреженного стрелкового батальона, с боями отходившего от районного центра — он был километрах в двадцати западнее. Усталые пехотинцы радостно здоровались с танкистами, двигавшимися, на удивление, совсем в другую сторону, нежели они.
Неожиданно в темноте раздались слабые звуки моторов: где-то шли танки. Гул нарастал, и вскоре стал явным — танки ходили по дальней стороне поля. Высланная разведка донесла, что это немцы. Свернув с большака, они, видно, устраивались в лесу на ночь.
На нашей стороне никто не ложился. Танкисты собирались группами, переговаривались. Кожин сидел рядом со Спицыным, слушал, как тот удивленно рассуждал:
— Вот уж не знал, что так воевать начнем! Думал, с ходу — бах, бах! А тут прямо, как при Бородине, помнишь: «Потом нашли большое поле…» Только вместо кавалерии — танки.
— Какая разница? — сказал Кожин. — Земля-то одна.
— Одна… А может, их там, за полем, целая дивизия!
Кожин промолчал. Подошел Корнеев, командир танка, «шестерки».
— Сидите?
— Сидим, — ответил Спицын и, размахнувшись, запустил камешком в кусты. Камень прошуршал по листьям, и снова наступила тишина.
— А мы с машиной возились, — сказал Корнеев.
— Бастует? — спросил Спицын и опять поднял с земли камень.
— Да нет. На всякий случай.
— Значит, работяги у тебя в экипаже? Не то что мы?
— Вы тоже ничего, — рассмеялся Корнеев. Он пригнул нависавшую над плечом ветку лещины и зачем-то понюхал большой, дрогнувший у него в руке лист. — Орехов в этом году — сила! Ох, и люблю лесные орехи, мне и грецких не надо!
— Запоминай место, — сказал Спицын. — Отвоюемся, приедешь сюда орехи заготовлять.
— А что, и приеду. У меня мечта с самого детства: определиться по лесному делу. Житуха!
— А меня так в город тянет, — сказал Спицын. — Верно, оттого, что я в лесу вырос. Человеку всегда хочется, чего у него нет.
Кожин слушал разговор и думал о своем. Третьего дня Дорохов забрал из его экипажа наводчика, чтобы заменить кого-то, вышедшего из строя; Кожин, сказал, пока сам управится. Сам… Теперь, раз нет наводчика, придется стрелять самому. При этой мысли Кожин нахмурился и дернул себя за ремешок шлема, словно отгонял заботы.
Небо заволокло тучами, стал накрапывать дождик. Изредка над расположением немцев вспыхивали ракеты.
Кожин залез в танк, сидел на своем командирском месте, размышляя, как бы он поступил сейчас на месте командира батальона. Конечно, ночью глупо завязывать бой, и правильно, что они выжидают. А потом? Потом, на рассвете, надо выйти на шоссе и как следует ударить. Или посильнее нажать в обход поля… Впрочем, нет, так оттеснишь немцев к деревне, поставишь под удар пехоту. Сложное дело!
Он засветил переноску и вместе с заряжающим Насыровым осмотрел боекомплект, протер чистой ветошью прицел пушки. Снизу доносилось легкое посапывание Спицына — механик спал.
— Насыров, — тихо позвал Кожин. — Ты что, тоже засыпаешь?