Нужно было поговорить насчет того, что случилось. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочка привыкла к физическому разрешению конфликтов. Это неправильный подход не только для девочки, но и для мальчика. И всё было куда проще, если бы не причина драки. Мы снова подобрались к опасной черте, что именовалась ярко-красными буквами «МАМА».
Стоя на светофоре, я усердно пытался выстроить правильную модель своего поведения и разговора, который должен состояться. Возможно, куда проще было бы так сильно не зацикливаться на случившемся. Но я прекрасно понимал, что это не простая ситуация. Здесь всё намного глубже и Соня у меня уж очень смышлёная девочка и неплохо понимает некоторые взрослые вещи.
Я искренне боялся, что дочка может закрыться, отгородиться от меня и со временем лишь уплотнить свою «защиту». Тогда мы точно отдалимся друг от друга и никогда уже не будет того милого и задорного Цыплёнка. Многие родители почему-то уверены, что лишь какая-то сверхсерьезная ситуация может кардинально что-то изменить в хорошую или в плохую сторону. Я же убежден, что каждая мелочь, каждая отдельная ситуация по-своему влияет на взаимоотношения родителя и ребенка. Нет определенной черты, доверие строится годами, но в то же время его так легко разрушить.
Когда мы зашли домой, мы первым делом вымыли руки и переоделись. Сегодня Лёхе придется самому рулить работой, потому что оставить сейчас дочь я никак не мог. Подогрев обед, я налил себе кофе и прислонился поясницей к подоконнику.
Соня вошла на кухню в своей привычной домашней одежде. Банты уже были сняты, но хвостики дочка не спешила распускать. Пододвинув стул, она уселась и взяла ложку. Еда осталась нетронутой.
- Ты меня накажешь? – тихим серьезным голосом спросила Соня и медленно подняла грустный взгляд на меня.
- Разве я тебя когда-нибудь наказывал? – я сделал глоток кофе, и он вдруг показался мне запредельно горьким.
- Нет, - Соня опустила взгляд в тарелку. – Если она еще раз так скажет, я еще раз сломаю ее линейку и дёрну за косички, - столько непоколебимой решительности и серьёзности в голосе собственной дочери меня напугали.
- Пусть Настя говорит всё, что захочет. Эти слова будут на совести ее родителей. Кулаки ничего не изменят. Драка может только усугубить ситуацию.
- Папочка, но Настя! Она ведь…
- Помолчи, пожалуйста, - спокойно произнес я. – Ты знаешь правду. Я знаю правду. Разве этого недостаточно? Меня совершенно не интересует то, что обо мне думают другие.
- Но я не хочу, чтобы тебя обижали!
- Разве я выгляжу обиженным?
- Нет, - тихо отвечает Соня.
- Цыплёнок, я прекрасно понимаю, что ты это сделала из любви, из чувства справедливости. Понимаю, что ты хотела меня защитить. Понимаю, что тебе это было неприятно слышать. И… Знаешь, - я отставил кружку и подошел к дочери. – Мне это очень приятно. Правда. Но прошу тебя, не нужно повторять всё это снова, ладно? Ты ведь у меня такая умница.
Соня молча встала со стула и крепко обняла меня. Ее маленькие плечики вдруг затряслись. Нет! Только не это! Я не мог видеть то, как моя дочь плачет. Это, пожалуй, то единственное, что обезоруживает меня и делает уязвимым.
- Цыплёнок, - почти беззвучно проговорил я и обнял дочку.
Этот момент обжигающим оттиском запечатлелся в моей памяти. Я ощущал боль своего ребенка и эта боль, пожалуй, самая невыносимая для родителя.
- Если наша мама вернётся, - сквозь всхлипы проговорила Соня, - то я ее видеть не хочу. Вот так! Не хочу. Она нас бросила. Мы ей не нужны. А она не нужна нам, - дочка говорила это с таким надрывом и с горячими слезами на глазах, что внутри меня всё болезненно сжалось.
Я присел на корточки и крепче обнял Соню. Мне не хотелось, чтобы она испытывала чувство ненависти. Это слишком отравляющая эмоция, слишком меняющая сознание.
Кажется, в тот миг на кухне я превратился в одну сплошную рану. Большую и бесконечно кровоточащую. Я могу многое вытерпеть и на многое просто закрыть глаза. Когда не стало матери, я закрыл все свои эмоции и приоткрывал их лишь для Дашки. Я не хотел ощущать боль, не хотел ранить себя. Наверное, именно поэтому, когда повзрослел с ужасом обнаружил, что не умею нормально демонстрировать свои эмоции. Никакие. Ни положительные, ни отрицательные. Это уже потом Соня будто вдохнула в меня новую жизнь, сняла тот старый ржавый замок с моей души. Но я всё равно в определенных ситуациях внешне умел оставаться непоколебимым. Но не сейчас. Не тогда, когда моя дочь плачет и лихорадочно шепчет, что никогда в жизни не согласится встретиться с собственной матерью.