Наконец-то она её встретила.
"Господи, а молоденькая-то... в дочери ведь почти годится ему!" - ахнула Вера Андреевна, удивившись своему открытию. Навстречу ей шла стройная, молодая, лет 26-ти, красивая и завитая под мальчишку женщина.
"Ноги красивые, фигура тоже... вот нос чуточку портит лицо, вздёрнут, - по-женски привычно мгновенно отметила про себя Вера Андреевна. - Одеваться умеет. Со вкусом. На Волошиной Катеньке платье точь-в-точь: и такая же тёмная отделка по серому на стоячем воротнике, и рукав цельнокроеный, и удлинённая талия и такие же тёмные пуговицы. Очень хорошо. Этой идёт тоже. И украшений не носит, одни серьги. Наверное, неглупа. А вот губы красить не умеет. И каблук очень высок". Отмечала это почему-то спокойно, почти равнодушно, без злобы. А может, устала уже от его постоянных измен, или, на самом деле, удивило, что соперница оказалась совсем не такой, как она себе её представляла. Ожидала увидеть особу глупую и безвкусную, как всегда, а оказалось и не 35-ти, и не холёная и опытная, а совсем ещё девчонка. Четверо суток поджидала её.
"А может, это и не она?" - испугалась вдруг Вера Андреевна, продолжая сидеть на скамейке.
Женщина уже пересекла двор и поднималась на крыльцо. Стала открывать замок.
Нет, всё-таки - она! Варвара Петровна показывала ей именно на эту дверь и окно. Говорила, что молодая, интересная, дома почти не бывает. Живёт одна. Правда, их можно было бы застукать самой и тогда уж не сомневаться ни в чём, но Вера Андреевна унизиться до этого не хотела, верила всему и так. Она решила поговорить с ней, с этой... женщиной. И вот теперь, увидев её, она неожиданно застеснялась, ей стало как-то неловко. Но она всё же встала и несмело пошла к крыльцу.
- Вы ко мне?! - удивилась та, обернувшись к Вере Андреевне, когда она слегка тронула её за руку. - А я подумала, что вы к Лобановым... у них на скамеечке сидите.
- Да... я к вам. Моя фамилия Барышева. Вера Андреевна.
- Полина. Полина Ляховская, - густо покраснев, смутилась женщина. - Я... вас слушаю, - перестала она открывать замок. Вера Андреевна всё ещё стояла внизу, подле ступенек.
- Может, вы пригласите меня... Здесь, на улице, как-то неудобно - волнуясь, замялась Вера Андреевна.
Комната была небольшая, с кухонькой в прихожей. По всему чувствовалось, что живёт здесь одинокая женщина. Но на кровати, прямо на неубранном и смятом одеяле лежал забытый мужской галстук.
"Здесь и ночевал... - догадалась Вера Андреевна, узнав мужнин, в полосочку, галстук. - А звонил, что остаётся на заводе. Авария... Ясно, какая авария, не впервой!.. Как это всё низко, мелко... и когда только кончится?.."
Полина, повернувшись спиной к Вере Андреевне, что-то быстро убрала с туалетного столика, какую-то рамку, стала быстро прятать её в буфет.
Незаметно, Вера Андреевна тоже спрятала галстук. Рассматривала постель: нет ли чего ещё.
- Извините, пожалуйста, у меня беспорядок! - перехватила Полина её взгляд. - Я рано на работу ухожу, а сегодня проспала немного, и оставила всё так, - оправдывалась она.
"Значит, он уходил после, - решила Вера Андреевна. - Торопился и галстук забыл. И свой ключ, вероятно, есть... Вот как, оказывается, идут уже дела!"
Тоже сильно волнуясь, Полина подняла к груди руки и, прислонившись в какой-то наглой неестественной позе плечом к шкафу, снова сказала:
- Я вас слушаю... - И впервые смело посмотрела Вере Андреевне прямо в глаза. Она уже всё поняла, и, казалось, бросала вызов. Чувствовалось, что она ко всему готова и на всё решилась. На губах заиграла дерзкая усмешечка.
- Как вам не стыдно! - невольно вырвалось у Веры Андреевны. Скандалов она не любила. - Такая молодая, красивая и позволяете себе...
- Потому и позволяю, что молодая, - перебила её Полина. Глаза у неё хищно и ненавистно загорелись. - Я ему не навязывалась...
- Но ведь вы же знаете, что у него дети... Девочке скоро 15 лет исполнится!
- Ничего я не знаю! И знать не хочу. И вас - тоже. И вообще, не понимаю, зачем вы сюда пришли... Он от вас уходит, он вас не любит... - торопилась высказать всё Полина, бледнея всё больше. Ей казалось, что лучше уж нагрубить, выпалить всё сразу, и баста, чем тянуть эту неприятную сцену в вежливых и наивно запирательских разговорах.
- Но ведь дети же... двое детей! - растерялась Вера Андреевна. Вместо виноватых слёз и стыда, которых она ожидала и была к ним готова, её встретили бесстыдство и наглость. - Я тоже давно не люблю Сергея Николаича, - она плохо понимала, что говорит, и зачем, - но кроме любви существует ещё и долг, перед детьми, семьёй. Как же так?
- А вот так. Тем более, говорите, что и вы не любите его... А мы - любим друг друга. Долг! А на любовь, по-вашему, можно наплевать?
- Но неприлично же, он же позорит меня и детей...
- А он больше не будет позорить. Мы поженимся.
- Что вы говорите! Ему же 43 года. Он лысеет уже. Член партии. Вы же молоды, красивы! Разве мало молодых людей? А вы отнимаете у детей последнее... - только теперь до Веры Андреевны дошло, что муж уходит от неё.
- От алиментов он не отказывается, будет помогать... Да и закон на вашей стороне.
- Если бы вы могли, вы бы и закон отняли, - устало поднялась Вера Андреевна. Говорить было не о чем.
Домой возвращалась Вера Андреевна, как больная, слабая и постаревшая. И не то, чтобы какая-то острая боль или горе были в её душе, а просто стало как-то пусто, холодно и бессмысленно. Было жаль молодости, которую она отдала мужу. Запоздало сожалела, что не ушла от него раньше, когда ещё не было детей, а она разлюбила, разглядев его пустоту. На что позарилась, не понимала. Встречалась же она с парнем, не красавцем, но хорошим, умным. А теперь что? Остаётся лишь терпеть ради видимости семьи измены мужа.