— Я не…
— Как ты смеешь! — возмутился он, как вдруг его здоровая рука потянулась и схватила её за запястье. Он притянул её ближе, прижимая к своей груди. — Хочешь обвинить меня в этом? Ты здесь дома, блудишь весь день, а когда очередь доходит до меня, ты вспоминаешь… ту единственную ошибку, которую я совершил? С чего это вдруг моя вина?
Когда слеза стекла по щеке Эммы, Киллиан отпустил её запястье и резко ударил её по лицу.
— Не смей плакать, — прошипел он. — Боже. Иногда я не могу даже смотреть на тебя.
— Киллиан, — прохныкала Эмма, прижимая руку к щеке. — Я ничего не сделала! Прости, что я заговорила о том… что случилось, но я клянусь тебе, это не…
— Перестань клясться мне в этом! — крикнул Киллиан, резко толкая её назад. Она с глухим стуком ударилась об острый угол стены, который отмерял верхнюю часть лестницы. — Ты слишком часто клянёшься мне во всяком дерьме, Эмма. Ты клялась любить меня в болезни и здравии, и посмотри на себя! Стоило этому произойти, — поднял он свою протезированную руку, — и ты теперь с трудом можешь даже стоять и смотреть на меня.
Иногда Эмма хотела, чтобы он просто ударил её. Это было бы, определённо, не так больно.
— Киллиан, — прошептала она. — Я тебе сто раз говорила: мне всё равно. Меня это никогда не волновало. Я не оставлю тебя только потому, что ты потерял руку, и я хочу, чтобы ты перестал думать, что я так могу поступить. Я люблю тебя.
— Ты — лгунья, — выплюнул он, внезапно сделав два шага по коридору, пока не прижался к её телу. Он схватил её за горло правой рукой, между ними витал замах рома. — В ту секунду, когда тебе позвонили из больницы, ты подумала, как бы тебе отделаться от всего этого.
— Я вышла за тебя замуж после того, как тебя выписали из больницы, — прохрипела Эмма из-под его пальцев, отчего ярость в его глазах стала лишь сильнее. — Как ты смеешь такое говорить…
Её предложение оборвалось, и последовала ещё одна пощечина. Она попыталась прижать руку к своему лицу, но он схватил её за запястье.
— Никогда не смей так со мной разговаривать, — прошипел он ей на ухо. Когда он толкнул её спиной к стене, она захныкала, борясь под его весом. — Боже. Что я сделал, чтобы заслужить тебя? Я бы снова потерял руку ради тебя хоть сейчас.
Эмма шмыгнула носом, но не смогла заставить себя говорить. Она закрыла глаза, извиваясь против него.
— Я мог бы сделать намного большее, чем ты, знаешь, — пробормотал он, протягивая левую руку, чтобы убрать волосы с её лица. — Может, мне перестать волноваться, что ты меня бросишь, и начать думать о том, чтобы уйти от тебя.
Как бы сильно она себя за это не ненавидела, Эмма почувствовала каплю паники в животе.
— Я не оставлю тебя, Киллиан, — хныкнула она. — Пожалуйста, не надо…
— О, заткнись! — прохрипел он. — Прекрати ныть. Я больше не могу это слушать. Всё, что ты делаешь, — это жалуешься, плачешь и заставляешь меня чувствовать себя виноватым. Меня уже тошнит от этого.
— Я не…
— Заткнись! — завопил он ей в ухо, глумясь, когда она отвернулась. — Меня тошнит от всего этого. Тошнит от тебя. Убирайся из моего дома.
— Киллиан, я не…
— Выметайся.
— Пожалуйста, — умоляла Эмма. Её муж отпустил её, сделав шаг назад. Она рухнула обратно на стену. — Я никуда не собираюсь уходить.
— Нет, ты уйдёшь, чёрт возьми, — огрызнулся он, скрестив руки на груди. Он кивнул в сторону лестницы, которая находилась слева от неё. — Ещё как уйдёшь, любимая.
Наступила недолгая пауза. И тогда Эмма сказала так твёрдо, как только могла:
— Нет.
Киллиан удивлённо поднял брови. И тогда он ответил:
— Хорошо.
Он подошел к ней и обхватил её за талию, переставляя её обеими руками на верхнюю ступеньку. Эмма отвернулась от него, чувствуя, что наклоняется вперёд по лестнице. Он крепче сжал её, спускаясь ещё на шаг и волоча за собой свою жену.
— Киллиан, прекрати, — ахнула Эмма, отчаянно пытаясь вырваться от него. Деревянная лестница опасно скрипела под их весом, и она чувствовала, как дом накреняется вокруг неё, когда она смотрела вниз. — Пожалуйста. Остановись.
— Я хочу, чтобы ты убралась из моего дома, — сказал Киллиан, и сердце Эммы снова разбилось, когда она услышала, как он спокоен.
Она стала бороться ещё сильнее, извиваясь телом, чтобы попытаться вернуться в коридор.
— Отпусти меня!
— Пошла. Вон, — прошипел он, ещё сильнее дёргая её.
Эмма подняла руку и услышала, как раздался удар по его лицу, задолго до того, как смогла осознать то, что сделала. Как только она поняла это, она замерла. Киллиан уставился на неё.
Последовала пауза, прежде чем он сказал своим самым плоским голосом:
— Ты, чёртова сука.
И вдруг она начала падать. Его рука освободила её талию, и с сильным толчком он отправил её вниз с лестницы. Деревянные ступеньки бились об неё, когда она падала, и вдруг послышался разрывающийся звук. Она думала, что это её рубашка. Она не почувствовала боли на лице.
Она безжизненно приземлилась у подножия лестницы и отчаянно пыталась отдышаться, но её глаза привыкли к темноте, и она могла видеть, как её муж спускается вслед за ней. Он закатывал рукава.
Недолго думая, Эмма поднялась на руки и начала отползать от ступенек. Она ударилась спиной о стену и вскрикнула, перевернувшись на живот, чтобы уползти прочь. Она не проползла и метра, как его рука схватила её за лодыжку и потащила назад.
Он перевернул её и забрался на талию, обрушивая на неё свои кулаки. Обычно он никогда не бил её по лицу: пощёчины редко оставляли следы, а синяки в других местах можно было скрыть. Синяки под глазами и сломанные носы вызвали бы вопросы. Кроме того, как он часто говорил ей, её милое личико было единственной положительной чертой в ней. Он не хотел всё испортить.
Теперь, однако, он перестал заботиться об этом, может быть, потому, что её лицо уже было разрезано от виска до щеки из-за неровного края лестницы, или, может быть, потому, что ему просто было всё равно, что ей пришлось бы это скрывать. Он оседлал её, снова и снова ударяя правой рукой по её травмированной стороне лица, игнорируя её мольбы, игнорируя кровь на костяшках пальцев. Его левая рука была бесполезна, когда дело доходило до избиения, но она отлично справлялась, когда дело доходило до того, чтобы удерживать её.
— Киллиан, — услышала Эмма свой стон, язык распух внутри рта. — Пожалуйста.
Он игнорировал её, как и всегда. Схватив её за горло, он поднял её голову и ударил её об пол. Эмма издала крик, и тёмная комната внезапно заполнилась яркими, красивыми звёздами.
Киллиан наклонился к ней и прижался носом к её носу.
— Если ты ещё раз попытаешься меня так оставить, — прошипел он, запах рома в его дыхании, наконец, начал исчезать. — Я убью тебя.
Наконец, он слез с неё, не заботясь о том, что задел её ребра носком ботинка. Затем он исчез в коридоре, щелкнув по кухонной лампе и захлопнув за собой дверь.
Эмма пролежала на полу несколько минут, пытаясь перевести дыхание. Она чувствовала привкус крови и солёные слёзы. Каждый дюйм её черепа пульсировал.
Всю оставшуюся ночь эти слова звучали у неё в голове.
«Если ты ещё раз попытаешься меня так оставить, я убью тебя».
Она даже не пыталась уйти.
Эмма вздрогнула от своего отражения, заставив себя отвернуться. Она ненавидела вспоминать, какой жалкой она стала. Она ненавидела напоминать себе о том, что спала в одной постели с ним той ночью, и была расстроена, когда он не захотел поцеловать её на ночь.
Если ты ещё раз попытаешься меня так оставить, я убью тебя.
Давным-давно такая угроза ничего бы с ней не сделала. Она была сильной, с крепкими стенами и сердцем, которое никогда не будет снова разбито. Однажды Киллиан решил полюбить её, и она разрушила себя. Теперь она боялась темноты и боялась человека, спящего рядом с ней, и боялась всего.
Она снова посмотрела в зеркало, пытаясь взглянуть на себя. Её рот был тонкой, плоской линией, а её некогда подтянутые руки стали истощёнными. Его угроза всё ещё мелькала в её сознании.