— Если на нашем фронте положение не изменится,— подсказывает Клембовский.
— Боюсь, что это зависит только от нас с вами, — отвечает Брусилов и отходит от карты Европы.— В конце концов, у нас своя забота, русская, — говорит он после короткого молчания и жмурясь.
Солнце бьет ему в глаза. Окна распахнуты настежь. Белые стены кабинета в ликующем свете и зыбких тенях пышной листвы за окном.
У окна — рабочий стол, на нем карты. Колеблется створка окна — по картам пляшет золотой зайчик. На подоконнике глиняная кринка с ландышами. Из сада утренняя свежесть.
— Своя забота,— повторяет Алексей Алексеевич.
И перед его зажмуренными глазами все протяжение четырехсотверстного Юго-Западного фронта. Он его видит в яви, так, точно пролетает над ним. В какое-то короткое мгновение плывет огромное пространство — поля, реки, леса, болота, горы, озаренные ярким весенним солнцем. Бесконечное разнообразие — климатическое, географическое, этнографическое — предстает образно во всем богатстве красок, запахов, форм, движения. Весна шествует с юга, с Черного моря. В районе расположения 9-й армии Лечицкого уже отцвели сады. На правом фланге армии Каледина по кочкам среди торфяников едва лишь расцветает суница. И на всем этом пространстве сотни тысяч людей готовятся к бою. Они пришли со всех концов России. Им нужно приспособиться к незнакомому месту, к почве, климату, к местному населению, они должны приобрести сноровку перед боем. Они трудятся. На всем протяжении фронта и Далеко вглубь кипит работа. Копают землю, валят лес, подвозят щебень и камни, сколачивают мосты, проводят грунтовые дороги и железнодорожные ветки, подковывают лошадей, выковывают лопаты, точат шанцевый инструмент, готовят пищу, обучают новые пополнения...
Вот он на карте — район действий Юго-Западного фронта: с севера — река Припять, с запада — линия Ковыль — Львов, хребет лесистых Карпат, с юга — линия Кимполунч, река Прут, с востока — линия Лунинец, Сарны, Корец, Проскуров, Каменец-Подольск.
На северном участке 8-я армия, Она — на болотах Полесья, в бездорожье, у берегов полноводных рек Горыни, Стыри и Стохода. Узкие дефиле среди тонкого мелколесья выводят на открытые места под огонь противника. Только южнее дороги Сарны — Ковель низменность поднимается, шире распахиваются горизонты... Здесь стык 8-й армии с 11-й; 11-я и 7-я армии занимают средний участок. Река Золотая Липа делит днестровскую покатость на открытую равнинную—по восточному берегу и холмистую с густолесьем — по западному, прикрывающему подступы к Львову.
На южном крыле —9-я армия Лечицкого. Буковина. И Южная Галиция, раскинутые на восточных отрогах лесистых Карпат, австрийской обороной нависли над линией расположения наших войск. Крутые обрывы гор — надежная для них ограда...
На всем протяжении фронта пути наступления против австро-германцев заперты накрепко. Природные условия умело использованы противником, старательно и толково упрочены. Еще будучи командармом-8, Брусилов прекрасно разглядел сложную оборонительную систему противостоящих ему войск. Нынче он проследил ее на всем четырехсотверстном протяжении от Пинска до Черновиц. У австро-германцев две, а в иных местах четыре укрепленные полосы, удаленные друг от друга на пять-шесть верст. Каждая полоса состоит из двух- трех линий окопов и узлов сопротивления. Они сильно развиты в глубину и находятся в артиллерийской связи между собою. От одного до другого узла сопротивления идут ряды окопов, подступы к ним обстреливаются фланговым артиллерийским и пулеметным огнем из специальных канониров, Окопы одеты досками, с бойницами и деревянной стрелковой ступенью. Артиллерия прекрасно замаскирована. Закрытые позиции, мелкие укрытия для орудий, бетонные сооружения для прислуги и боеприпасов. Телеграфная и телефонная связь — в блиндированных помещениях. Плотно и надежно уселись немцы на русской земле. Перед ними русский солдат — за земляным валом, полеживает в канавке... Лучше других, пожалуй, укрыта 8-я армия. О ней позаботились еще прошлой осенью. Всего хуже — армия Лечицкого, развернутая на левом фланге.
Убийственны подступы к передовым линиям. В декабре пятнадцатого года войска вязли в липкой грязи, резервы не могли поспеть вовремя. Лошади выбивались из сил и падали замертво, люди тащили на ногах пудовые комья глины, продовольствие застревало в пути, солдаты голодали...
Иванов не обращал на это внимания. Он строил опорные пункты в глубоком тылу, на прифронтовую полосу махнул рукой.
— Он готов был отступить до Киева, — говорит Брусилов, — вот у него где опорные пункты! Вот где конечные станции узкоколеек! Вот!
Он стучит пальцем по карте.
— Железные дороги — наш бич! Хаос и закупорка сказочны! Войска по сто верст передвигаются пешком параллельно железному пути! Сбивают ноги, стаптывают последние сапоги, расстраивается походный порядок, обувь портится, на передовую приходят измотанные люди с пустыми руками! Все эти Рухловы, Треповы, Ронжины должны висеть на одной веревке! Но нам от того работы не меньше!
— Работы не меньше! — вторит с улыбкой Клембовский.
В глазах главкома веселый неугасимый огонь. Солнце освещает его с головы до ног. Он стоит в просторной белой комнате, отмечает по карте участки, на которых работы закончены, ставит жирные вопросительные знаки там, где почему-то произошла заминка, пристально и долго смотрит на пустые квадраты, ждущие своей очереди. Потом переходит к столу, к своим записям.
Как подвинулось изучение начальствующим составом местности, на которой их частям придется действовать? Как идет инженерная подготовка участков атаки? Поступила ли сводка агентурной разведки за вчерашний день? Готовы ли фотоснимки воздушной разведки с самолетов неприятельских позиций на линии Луцк — Дубно? Где итоги технической подготовки артиллерии к сегодняшнему дню? Почему еще не представлены штабами армий трассировки колонных путей? Как с телефонной связью у Щербачева? Вот уже пять дней от него не поступает данных о работах по укладке двухпроводной связи... Сахаров тянет с инженерной разведкой, саперные команды не представили данных для обработки.
— Сообщить телеграфно: если к шестому сводки не будут готовы и разосланы по всем войсковым начальникам, вплоть до ротных командиров включительно, руководители работ будут преданы суду.
XIX
Так начинается трудовой день Брусилова. Каждый день апреля, каждый день мая — долгожданный, благословенный день исполнения. Если хоть один из них не будет наполнен до предела трудом и напряжением воли, солнце померкнет. Незавершенное творение — прах. Стрела пущена сильной рукой — она должна долететь до цели. Этот неудержимый полет стрелы ощущается Клембовским.
Все — от командующих до последнего рядового в обозе вовлечены в этот клокочущий поток.
Осуществление прорыва еще вчера казалось невероятным. Сегодня в успехе прорыва никто не сомневается; все, кому предназначено его осуществить, знают, что на своем участке, со своим делом они справятся, что работа дана им по плечу и даром не пропадет, крепким кирпичиком ляжет на нужное место. Об этом никто не говорит, в этом никого не убеждают. Это знание — отсюда, из просторной комнаты с белыми стенами, залитыми солнцем. Это убеждение в каждом поступке, в каждом слове, в каждом взгляде шестидесятилетнего сухонького человека, сидящего за своим рабочим столом у широко распахнутого окна. Худое тело его подобрано, полно жизни. Светлые глаза отражают спокойную и привычную работу мысли. Он трудится, и мельчайшая складка на его лице, движения бровей и усов выдают то счастье и увлечение трудом, какие все полнее овладевают им.
Игорь Смолич стоит на пороге белой комнаты. Он вошел без доклада. Он отважился на это, так нетерпеливо ждал встречи. Многое, уже на пути сюда, ему открылось. Теперь он видит склоненную над столом фигуру Брусилова, его тонкий профиль и не смеет выдать свое присутствие. Он счастлив и испуган. Он не может сухо отрапортовать о своем прибытии. Он не смеет сыновне просто приветствовать старика. Затаив дыхание, неслышно он подходит к столу. Брусилов подымает голову. Он взглядывает на Игоря быстрым повеселевшим взглядом, берет его за верхнюю пуговицу кителя, притягивает к себе и молча целует в губы. И всем сердцем Игорь чует, что этим поцелуем Алексей Алексеевич без лишних и ненужных слов выражает и свою успокоенность за его здоровье, и радость встречи, и сочувствие его молодому счастью, и одобрение письму его, и доверие к нему.