Выбрать главу

– - Верно, забастовщик, -- с явным прозрением сказал и Сысоев и, севши на свою постель, стал скидывать сапоги.

– - Еще царь Давид писал, -- вздохнув, проговорил Абрам, -- "Рече безумец в сердце своем: несть бог", а нынче этих безумцев-то расплодилось…

– - Мы, кажется, о боге не говорили, -- промолвил Захар.

– - Не говорили, да видно, что кто думает.

– - Коли думаешь не по-ихнему, значит, бога не признаешь, -- подал свой голос из угла Ефим, -- а ихний-то бог -- кто? Утроба!..

– - Ты еще заступись! -- зыкнул на Ефима Абрам. -- Ты тоже такой колоброд!

Ефим смолчал; промолчал и Захар. В спальне мало-помалу успокоились.

XIV

На другой день утром, когда Захар уехал в город и курчаки паковали наверху бумагу, а клеильщики полоскались в своих корытах, в клеильню вошел Иван Федорович.

Он был в добродушном настроении и, держа в руках листок отрывного календаря, проговорил:

– - Календарь сегодня вот что врет: по Брюсу -- жарко, так велит есть ботвинью из малосольной рыбы, карасей, да свежие ягоды. Как думаете, не плохо?

– - Это не про нас писано, -- сказал Федор.

– - Мы в этом столько же скусу понимаем, сколько немец в редьке…

– - А не пишут там, как забастовщиков отличать? -- спросил дядя Алексей.

– - Нет, а что?

– - У нас такие завелись.

У Ивана Федоровича сделалось испуганное лицо, и он дрогнувшим голосом спросил:

– - Кто же это?

– - Новый ездок. Вы послушали бы, что он вчера говорил! Вот они -- свидетели, -- кивнул дядя Алексей на других клеильщиков, -- солгать не дадут.

– - Что же это он за выродок?

– - Выучился хорошо. Все от ученья это.

– - Это надо Егор Федрычу сказать, -- проговорил Иван Федорович и, вставши с окна, медленно пошел из клеильни.

Вечером, когда Захар вернулся из города, Иван Федорович пристально и внимательно глядел на него, насупив брови. Захар, заметив его взгляд, почувствовал себя неловко. И пока Захар выпрягал лошадь, раскрывал воз, потом убирал полок, Иван Федорович все не спускал с него взгляда, хотя ничего не говорил. Когда же ездок убрался совсем, Иван Федорович вздохнул и с глубоким сожалением проговорил: "Эх, люди, люди!" -- и медленно направился в дом.

XV

После утреннего чая Захар только вышел из кухни, как натолкнулся на Егора Федоровича. Лукавая усмешечка на лице хозяина исчезла, и он казался необычайно суровым. Захар снял картуз и сказал обычное "здравствуйте". Егор Федорович еле приподнял свой картуз и гневным голосом сказал:

– - Долго прохлаждаешься, барин! пора и воз накладать: сегодня всех надо объехать.

– - Успею, объеду.

– - Ан, пожалуй, и не успеешь. Надо бы пораньше позаботиться: сперва воз наложить, а потом уж чай пить. А вы вперед насчет своего мамона заботитесь-то, а потом уж о хозяйском-то деле!

Захар растерялся. Он ничем не заслужил подобной проборки. Войдя под навес, он быстро выкатил полок, развернул брезент и крикнул в клеильню:

– - Бумагу носить!

Курчаки стали носить и укладывать на воз бумагу. Захар вывел из конюшни лошадь, надел на нее хомут и стал напрягать. Хозяин заглянул в конюшню и, увидевши там валяющийся клок сена под ногами, опять заругался:

– - Что же это у тебя сено-то по навозу раструшено? Видно, тебе не жалко хозяйского добра! В навоз стелют солому, а не сено; сено-то небось в три раза дороже…

В этот день Захар объехал всех давальцев, набрал у них столько работы, что к нему на полок все не поместилось, и он должен был нанять ломового. Приехав домой и убравшись совсем, он пошел наверх. Ему было как-то не по себе, отчего-то щемило сердце, как будто предчувствуя что недоброе. Он лег на свою постель и в беспричинной тоске пролежал вплоть до ужина.

Во время ужина в кухню вошел Иван Федорович. На губах его играла улыбка, и глаза светились лукавым огоньком. Остановившись в дверях, он громко крикнул:

– - Ну, кто знает, что за слово "суприз"?

– - Кому ж больше знать, окроме ездока! -- проговорил Матвей.

– - Знаешь ты, Захар?

– - Знаю, -- нехотя проговорил Захар.

– - Что же это за слово?

– - Сюрприз -- неожиданность.

– - Так вот зайди после ужина в дом; хозяин хочет тебе суприз поднесть.

И Иван Федорович повернулся и вышел из кухни. Все примолкли, как будто бы задумались, что может преподнести Захару хозяин. Гаврила первый нарушил молчание:

– - Чем же это он хочет тебя удивить?

– - Може, жалованье прибавит, -- сказал Федор, очевидно чувствовавший, что Захара ожидает нечто нехорошее, и засмеялся.

– - Прибавит два белых, а третий как снег, -- проговорил Сысоев и тоже усмехнулся.

Захар потемнел, и у него пропал аппетит. Он съел ложки две каши, потом отер рукой рот, перекрестился и полез из-за стола. Взявши картуз, он вышел из кухни и направился в хозяйский дом.

Пока фабричные доедали кашу, пили квас и топтались в кухне, прошло с четверть часа. Ефим один из первых поднялся в спальню. Захар в это время уже был там и копался что-то у своей постели.

– - Ну, зачем тебя хозяин требовал? -- спросил Ефим, подсаживаясь на его постель.

– - Книжку велел приносить, -- расчет хочет выдать, -- дрожащим голосом проговорил Захар.

– - Расче-от? -- протянул Ефим. -- За что-о же?

– - Ничего не объясняет, а только сказал: "Принеси книжку и получай расчет".

Ефим с минуту молчал, потом и сильном негодовании воскликнул:

– - Ну, не правду ли я тебе говорил? Не идолы ль они? Это они не стерпели -- Ивана Федоровича настроили, а тот хозяина… Облоеды!..

Захар только махнул рукой и с книжкой в руках пошел в дом.

Когда он вернулся с паспортом и деньгами, Ефим горячо заговорил:

– - Ты этим не печалься: бог не выдаст -- свинья не съест. Москва не клином сошлась, -- найдется такое место, где за тебя обеими руками ухватятся, а на этих-то и плюнуть стоит…

Утром на другой день Захар со своей котомкой за плечами, но уже не такой белой, вышел из спальни и направился со двора. Ефим проводил его до калитки и долго прощался с ним, всячески утешая. Захар благодарил его и обещал не прерывать с ним знакомство. Распростившись, Ефим пошел на работу, а Захар опять к своей тетке, от которой он сюда поступил.

‹1905›

Текст рассказа печатается по изданию "Крестьянских рассказов": том 5, второе издание, 1911.