— Прости, я не шеф-повар с тремя звездами Мишлен, поэтому накормлю тебя омлетом и сосисками, если не возражаешь. Чай или кофе? В идеале, чтобы выгнать быстрее эту дрянь из организма, надо больше пить воды, — Эрик что-то ищет в кухонных шкафчиках.
— Спасибо, но я буду кофе с молоком, — мне кажется от кофе чуточку прояснится в голове.
— Кстати, где твои родители? Нет, я, конечно, ничего не имею против, что ты обратилась ко мне за помощью. Это о многом говорит. Но всё же? Они тебя оставили одну в огромном доме? Или это форс-мажор? — Эрик ставит передо мной кружку с дымящимся кофе, рада, что он не стал читать нравоучения и настаивать на воде.
— Они уехали с малышами на озеро с ночёвкой. Вернутся только сегодня к вечеру. Потому и решилась вчера на такой отчаянный поступок, — Боже, как мне стыдно перед ним, но он вчера и не такое, наверное, увидел и услышал. Главное, чтобы не рассказал больше никому из церковных ребят. Будут потом смотреть на меня, как на психопатку.
— Честно говоря, боялся худшего — что кто-то опоил тебя и… ну ты понимаешь. Хотела свести счеты с жизнью? Даже не догадывался, что у тебя серьезные проблемы. Ты казалась такой беззаботной и веселой. Вот так видишь человека каждое воскресенье, болтаешь о всякой ерунде, а потом хоп, и узнаешь, что он покончил с собой. Что случилось? Прости. Наверное, я сую нос не в своё дело. Не хочешь об этом поговорить?
— Прости, пожалуйста. Я пока не готова. Слишком всё ярко в голове, — рисую круг вилкой с помощью кетчупа, провожу зубцами вновь и вновь по красной лужице.
— Знаешь, когда мне было пятнадцать, я тоже наглотался таблеток. — Чувствую облегчение от того, что Эрик меня не только не осуждает, но и сам прошёл через подобное. — Лика, никто такого не заслуживает. И самое страшное, что это не конец. Ты же понимаешь, о чём я? Когда тебя не станет, да, родные и друзья будут горевать, но вернуть тебя не смогут. Потому боль постепенно пройдет, притупится, а после жизнь вернется на круги своя. Тебя забудут. Человек готов простить себе всё и оправдать со временем. Даже родители будут вынуждены жить дальше: праздновать дни рождения подрастающих детей, танцевать на их свадьбах, выезжать за город, ходить в церковь. Только тебя там не будет. Ты будешь мучиться от нестерпимого пламени ада, которое никогда не предназначалось любимой дочери, но ты пошла в него добровольно. Я рад, что ты выкарабкалась. Но в следующий раз может и не повезти так.
— А какая у тебя была причина в пятнадцать лет? — спрашиваю Эрика, отпиваю из кружки и чувствую, как меня клонит в сон. Растворимый кофе вряд ли взбодрит.
— Я учился в отвратительной школе, где утром ты приходил в новых кроссовках, а в обед выходил босиком. Запросто могли заехать камнем по башке, причем со спины, а о честной мужской схватке даже не слышали. Старшего брата, как видишь, у меня нет, единственный ребенок в семье. Родителям жаловаться считалось стрёмным. Всё становилось только хуже. Мне назначали сроки и называли суммы денег, которые должен был принести к установленному дню. Нас обчищали не где-то за углом школы, а прямо в столовой, во время уроков, на глазах у кухработниц. Те предпочитали не вмешиваться в разборки и не жаловались директору. Старшие классы для меня превратились в ад. Те, кто чинили террор, после окончания школы дурно закончили: один умер от передоза, второй отсиживает срок, а третий превратился в аморфную субстанцию, слоняющуюся по дворам. Я перерос этот период жизни, а в студенческие годы познакомился с Богом. Жаль, ничего о Нём не знал в школе. Но ты-то верующая почти с пеленок. Как угораздило на такое?
Да уж, а я-то думала, мне было паршиво в школе, оказывается, бывает куда хуже. Боюсь, что откровенный рассказ окончательно уронит моё достоинство в глазах Эрика. Не хочу этого. Притворюсь, что вопрос Эрика риторический.
— Ты звала кого-то на рассвете. Какого-то Тима, — Эрик говорит это так незвначай, как раньше мама рассказывала, что я бормотала во сне.
— Прости, что пришлось дежурить со мной всю ночь, — извиняюсь я, вместо того, чтобы рассказать Эрику, кто такой Тим. А надо бы.
— Тебя накрыл делирий. Стрёмная штука, особенно если ему предшествовали какие-то напряженные ситуации. Было жутко от того, что не знал, сколько таблеток и что конкретно ты выпила. Не хотел, чтобы умерла прямо на моих руках. К такому никогда нельзя подготовиться, — Эрик видит, что я уже доела и говорит: — Так, всё, давай баиньки. Если не возражаешь, я посижу рядом до приезда твоих родителей. А то, может, у тебя ещё упаковка завалялась.