– Чон, дружище. Как я рад видеть тебя!
Чон Гук подходит к Юн Ги, крепко обнимает его. Юн Ги кряхтит, говорит ему:
– Ооо... ты сейчас задавишь меня, братишка.
Чон Гук улыбается в ответ, Юн Ги присаживается рядом с ним.
180
Юн Ги:
– Ты как здесь оказался? В это время ты должен быть на учебе. Знаешь, этот врач показался мне каким-то странным типом, представляешь, я просыпаюсь, а он пристально рассматривает мое спящее лицо. Я открываю глаза, даже немного испугался. А знаешь, самым странным мне показалось то, что я увидел знакомый взгляд того, кто меня тащил с машины. Его слова до сих пор эхом отзываются в моей башке.
Чон Гук, волнуясь, торопливо спрашивает:
– А что он тебе сказал?
Юн Ги:
– Четко, конечно, не помню, но первое в его словах звучало: «Прости, я попутал». Нет, вспомнил, это звучало так: «Прости, пацан, обознался», послушал мой пульс, добавил: «Будешь жить».
Чон Гук бледнеет, его лицо вытягивается, губы дрожат от волнения, он смотрит на Юн Ги, сдерживая свои эмоции, переспрашивает:
– Повтори мне еще раз. Говоришь, перепутал?
Юн Ги:
– Да, теперь я точно вспомнил, он так сказал, перепутал, но этот взгляд, этот взгляд, с этим врачом я вспомнил этот взгляд.
Чон Гук срывается с места, выбегает из палаты. Юн Ги вдогонку:
– Эй, ты куда?
Чон Гук хлопает дверью, мчится по больничному коридору, пробегает холл, ищет знакомый силуэт в маске. Выбегает на улицу, останавливается возле входа, рассматривает по сторонам. Вдруг видит, недалеко стоит мусорка, из нее торчит кусок белой ткани. Подходит, достает халат, из кармана выпадает маска. Чон Гук подбегает к стоящим недалеко машинам, всматривается в стекло. Поиски оказываются неудачными. Чон Гук глубоко вздыхает, громко ругается:
– Опоздал, опоздал, скорей всего, это снова он. Это Ван. Зачем, зачем, это мой отец, это он все делает.
Возвращается в больницу. Со злостью забрасывает халат снова в мусорку, затаптывает ногой, ударяет кулаком в стену. Из руки течет кровь. Чон Гук стряхивает кровь, обтягивает рукав рубашки, прикрывает рану, входит в больницу, поднимается по лестничной площадке, выходит на знакомый коридор, видит, возле окна стоит знакомый силуэт женщины. Мать Тэ Хена Ю Джин пристально стоит смотрит в окно, не отрывая взгляда. Чон Гук останавливается, рассматривает ее издалека, на глаза накатываются слезы, руки трясутся от волнения. Он опускает голову, идет быстрым шагом по коридору, проходит мимо матери, оборачивается, смотрит на ее бледное лицо. Она по-прежнему стоит неподвижно. Чон Гук входит в палату к Юн Ги.
181
Юн Ги:
– Ну вот наконец, ты заставил волноваться, засранец. Если бы я мог встать, надавал бы тебе люлей.
Чон Гук, слегка улыбаясь:
– Еще будет время, а я хотел нагнать, посмотреть, кто под этой маской.
Юн Ги:
– И как, удалось?
Чон Гук глубоко вздыхает, разводит руками. Юн Ги:
– Так, все понятно, дальше можешь не продолжать.
Чон Гук:
– Но все-таки ты должен рассказать своему отцу о своих подозрениях. Пусть он займется твоей охраной, мало чего. А я только что видел мать Тэ Хена, она стояла в коридоре, смотрела в окно. Такая потерянная, одинокая. Знаешь, я хочу признаться, насколько я себя чувствую виноватым перед ней.
Юн Ги:
– У нас у каждого есть светлая и темная сторона, та, которой ты дашь вырваться наружу, и будет править тобой до конца жизни, если не обуздаешь ее, как дикого коня.
Чон Гук опускает голову, думает, затем через несколько секунд тихо спрашивает:
– А что значит счастье для тебя?
Юн Ги:
– О, парень, ты взрослеешь, счастье – хорошо, но я отвечу, как я чувствую свои ответы в душе. Но это не значит, что они подходят к каждому. Понимаешь, наши печали, страхи состоят из паутин отношений, а радость – это маленькие бриллиантовые осколки света, но они, соединяясь, горят яркой звездой, ради чего мы и существуем, только они хранят наши человеческие души. Каждый прожитый день для человека – это маленький подвиг в борьбе с самим собой. Какая вера движет, к такому счастью и придем.
Чон Гук:
– Я научусь верить, буду стараться как можно больше собрать бриллиантовых осколков света. Хочу обуздать свою душу, чтобы найти свое счастье.