**«Théorie des impôts» (1760) – одно из наиболее известных сочинений Виктора Мирабо, где он всячески критиковал систему налогообложения и сборщиков податей (вследствие чего после публикации его ненадолго посадили в тюрьму).
Глава 28. ЕВАНГЕЛИСТ
– Ты что здесь делаешь, Хоффмайер? – надзиратель шагнул Людвигу наперерез.
По ночному времени в тюремном коридоре горели факелы, закрепленные на стенах: на освещении экономили. Впрочем, на внутренней охране тоже, а потому человек, уже находящийся в здании тюрьмы, вполне мог перемещаться по ней, оставаясь незамеченным, – если он, конечно, успеет пробраться в нужное крыло нужного ему этажа, входы-выходы из которых в полночь перекрывались решетками, и дождется, когда несущий боевое дежурство солдат свернет за поворот коридора, а надзиратель, скажем, вздремнет на посту.
Надзиратель Матиаш Бежак спать на посту не привык, – дело было не в усердии, а попросту в бессоннице, которая начала одолевать его после сорока. Так или этак, но сна у него не было ни в одном глазу, а писарь, как бы он ни старался, бесшумно ходить не умел. Впрочем, появление возле камер этого хилого служаки было куда как странным, а потому шума Матиаш поднимать не стал.
В этот момент из-за поворота как раз вышел солдат с ружьем на плече. Матиаш поспешно махнул ему рукой: все, мол, в порядке, это свои, – а затем проворно выудил из-за пазухи фляжку и отплеснул немного содержимого в свинченную крышку, выполненную в виде небольшого стаканчика.
– На, пей, придурок, – прошипел он в лицо Людвига. – Сделаем вид, что так и задумано, и ты пришел сюда с целью поддать и поболтать…
Хоффмайер послушно протянул руку за стаканом, решительно поднес его к губам и медленно втянул в себя примерно половину. Пить он не любил и не умел, а потому не особо и пытался: жена даже хвасталась соседкам, что, мол, да, не орел, зато всегда трезвее стеклышка, не дерется и все деньги в дом, хоть и невеликие. «Что там сейчас моя женушка? – впервые за вечер подумалось ему. – Господи, а ведь за годы нашего брака я сегодня впервые не явился домой ночевать!.. Впрочем… Мне был знак, я был призван. «Всякий, кто оставит дом, братьев или сестер, отца или мать, жену или детей, или земли ради имени моего, наследует жизнь вечную*». Писарь закашлялся с непривычки, надзиратель покрутил пальцем у виска.
– Так чего тебе надо-то? – спросил Матиаш спустя небольшое время, допитый стакан и съеденную в качестве закуски хлебную корочку.
– Поговорить с НИМ, – торжественно прошептал Людвиг, выделив голосом последнее слово – и у надзирателя не возникло вопроса, кого именно судейский писарь имел в виду.
***
– Пан колдун, а пан колдун… – Матиаш открыл створку смотрового окна камеры. После освещенного коридора казалось, что внутри совершенно темно, только квадрат забранного частой решеткой окошка под самым потолком выделялся на черном фоне пятном чуть светящегося темно-синего полночного неба.
Высокая темная фигура бесшумно шагнула к нему из темноты. Матиаш ожидал, что постоялец камеры может не спать, но это было так неожиданно, что он вздрогнул и перекрестился.
– С вами хотят поговорить, пан колдун, – Матиаш наконец взглянул в замершее напротив смотрового окошка лицо чародея. – Нет, не важный кто, а просто судейский писарь, что нынче протокол вел. Пристал, как банный лист. Велите гнать – прогоню, но коли уж вам поговорить охота, – то я со всем нашим пониманием… Особливо если за него тоже платить кто будет, как за вашу женушку платили.
С полминуты чародей молча и задумчиво смотрел на Матиаша – не то, чтобы зло или там укоризненно, но почему-то надзирателю припомнились все его былые грешки: пьянство во время дежурств (не до свинячьего визга, но было), игра в кости с охранником, посещение кабака в Великий пост и так далее. Потом чародей чуть прикрыл глаза, словно прогоняя непрошенное видение, и коротко вымолвил:
– Да. Я поговорю с ним.
Дожидавшийся в шаге от двери Людвиг шагнул вперед и уставился в бледное лицо заключенного горящими сумасшедшими глазами.
– Вы… – хрипло начал он, затем нервно сглотнул и продолжил. – Вы снова пришли на землю!
Не сводя с чародея восторженных глаз, писарь рухнул на колени перед дверью камеры, и Матиаш, глядя на это, крепко пожалел, что вообще впустил сюда этого явно свихнувшегося типа.