Выбрать главу

Мы освобождены от клятвы. Мы разобщены, Храм утрачен. Нас нет; верьте – нас и не было. Мы легенда, сказка, чья-то красивая и убедительная ложь, кто хотел слушать и верить – тот слушал и верил, кто хотел быть обманут – обманулся, кто искал след – пошел по ложному и забрел в тупик…

– Услышь нас, Господи! Молитесь, верные!

Удар колокола, перезвон. Господь услышит, – и вы услышите. Где бы ни были, слушайте люди. Нас нет, нет, нет, мы вам приснились.

Удары колокола перекликаются с ударами сердца. Вскидываю руки, пытаясь принять на них тяжесть мира – словно копну сена на вилы. Быстрее! Я смотрю в глаза вырезанного из дерева Иисуса – и встречаю огненный взгляд самого дорогого мне человека, который творит чары вместе со мной. Славен Господь!

Верь мне. Будь рядом…

***

Первая молния проскакивает между столкнувшимися бок к боку тучами, – словно первый выстрел этой небесной войны, полумгновенным синеватым отблеском ударяет по перекрестьям решетки. Гром вторит этой вспышке спустя три удара сердца – пока что задумчивый и неуверенный, мечтающий решить все миром, готовый договариваться с врагом. Следователь чуть заметно морщится: от душного предгрозового воздуха у него разболелась голова, и теперь громкие звуки отдают ударами колокола в его виски. Или это и впрямь колокол?

– Это все, что вы хотели сказать? – его голос звучит устало.

– Да, - заключенный неотрывно смотрит на филигранный крестик и снова улыбается, и от этой улыбки мороз пробегает по коже. – Господь отвел вам взгляд, наделив выборочной слепотой.

– Можете начинать! – следователь сделал палачу и его помощнику знак рукой, солдаты, стоящие по сторонам, берут ружья наизготовку.

– Ррруки сюда! – рявкает помощник палача – молодой парень, который пока что искренне любит внушать страх и упиваться чужой болью. Для его начальника это уже давно просто работа.

Писарь в своем углу смотрит во все глаза, держа перо в замершей над листом руке. За решетчатым окном проносится порыв ветра – громкий и резкий, словно вздох, вырвавшийся из груди Бога.

– Слепцы, – снова произносит Трисмегист. – Вы видите мираж вдали и не видите того, что перед вами.

Он улыбается, и улыбка его страшна и яростна. Так улыбаются перед боем, зная, что можно не вернутся. Так смеются в глаза противнику. Так напоказ радуются перед лицом смерти.

– Славен Господь… – выводят слитные голоса хора в невидимой отсюда церкви. Писарь, единственный из всех, услышавший эти слова, перекрестился и зажмурился, а потом широко раскрыл глаза и молитвенно сложил руки. «Господи, не оставь его!»

«Таковые по закону устроены для злодеев и душегубцев пытки, – повторяет про себя молодой помощник палача, вставший у ворота пыточного орудия. – Сымут со злодея рубашку и руки его назад завяжут, подле кисти, верёвкою, обшитой войлоком, и подымут за руки кверху, а ноги его свяжут ремнём; и один человек, палач иль подручный его, вступит ему в ноги на ремень своею ногою, и тем его оттягивает. Коли молчит да терпит – так и продолжать тянуть, покуда у того злодея руки станут прямо против головы его, а из суставов выдут вон, а коли и это не проймет, тогда потом палач начнёт бить по спине кнутом изредка, в час боевой ударов бывает тридцать или сорок; и как ударит по которому месту по спине, и на спине станет так, слово в слово, будто ремень вырезан ножом мало не до костей. Буде с первых пыток не винятся, то спустя неделю пытают вдругорядь и жгут огнём, а иным, разжёгши железные клещи накрасно, ломают ими рёбра. А еще то известно, что кто собой тощий, тот пытки терпит лучше толстого, старый лучше недоросля, а солдат лучше гражданского, а посему пытать надобно с разбором, дабы смерть злодею прежде времени не учинить…»

– Вы шпионили в пользу Пруссии, оставаясь в тени государственных лиц, – помощник следователя подступил вплотную к вздернутому на дыбе заключенному. – Именно с этой целью вы решили объявить себя наследником князя фон Дитрихштейна и занять его место в Имперском сейме, не так ли?

– Нет, – чародей поднял голову и посмотрел ему в лицо, глаза его отражали пламя факелов... или огонь ада. – Один Господь видит и помнит истину, люди же слепы и забывчивы…

– Поверните ворот!