Когда его золотая дева выбралась к ним из перевернутого подожженного фургона – с пробитой штыком левой рукой, со спящим ребенком на сгибе правой, – он понял, что тот застарелый, еще из невероятно далекой юности, страх за ее судьбу завел ту, что он звал сестрой, в какой-то совершенно небывалый тупик.
«Она – богиня, – говорил им старый Сен-Жорж, глядя в упор именно на него: Карла он не воспринимал всерьез. – А вы – два молодых дурака, что не смогли оценить доставшееся вам счастье».
Он был за все в ответе. Он ничего не мог изменить, не разрушая мир.
***
– Это хороший оберег, – говорила серьезная девочка, вышедшая из купальского леса, протягивая на ладони маленький деревянный крест. – Настоящий. Он удержит вас на земле. Я поила его папоротниковым соком и своей кровью.
«Она пришла не за тобой, а за твоей смертью, – усмехалась старая цыганка, выпуская колечко дыма в вечернее небо. – Разве тебе не жаль ее?» Чего ему стоило удержать это дитя от падения в ту страшную бездну, куда в эти годы летела его душа… Стоило восьми лет разлуки: он вернулся из странствий, и его встретила золотая дева из видений, но он больше не пытался сойти с ума при одном взгляде на нее, а значит – можно было не бояться, что она вспыхнет отраженным светом и когда-нибудь сгорит за него.
– Вы стоите любых жертв! – отчаянно шептала девушка на постоялом дворе, опровергая все то, что он держал в уме все эти годы, и осколки брошенной об пол бутылки разлетались из-под ее ног маленькими алмазными ножами, а в глазах светилась невероятная, всепобеждающая, совершенно сумасшедшая любовь – не отраженный свет, а ее собственный.
Он понимал, что ошибся, что исходил из неверных посылок, что его отречение ничего не значило, – и ее сердце готово сгореть даже без малейшего ответа с его стороны. Месяц спустя он узнал, что она сделала почти невозможное, разделив мир на несколько зеркальных отражений, в каждом из которых пыталась выиграть его жизнь у смерти, – и раз за разом проигрывала, погибая сама.
– Возьмите на счастье, – молодая женщина, жена его доброго друга, держалась за стремя, протягивая ему дешевый амулет-ладанку, и он чувствовал, как часть ее души перетекает из ее ладони в его – словно вода из горсти в горсть.
Совсем скоро эта часть стала горячим ветром, бросившим себя навстречу взрыву ядра.
– Ты умер, – и мир погас. Ты понимаешь, что этого мира нет без тебя?! – спрашивала глупая книгочейка, рыдающая над строками, и он не мог сказать ей, что выжил, что она заблуждается только потому, что в дешевой книжке оторвана задняя обложка, пара страниц и строки с обещанием: она бы не услышала.
Через полгода жизни на разрыв она разбежалась с крыши, обнимая свою книгу.
– Берите что даю вам, – в глазах той, что любила его, была вера и нежность, ее руки не позволяли ему разомкнуть ладони с зажатым меж ними клинком. – Вы будете жить, я не могу по-другому. Я вернусь...
Спустя неделю он отыскал в пещере ее мёртвое тело и рыдал, касаясь дрожащими пальцами страшных пятен на неестественно вывернутой шее – ровно там, где совсем недавно таяли его поцелуи.
– Не отступим перед антихристом! Умрем, но не отступим! – кричала неприметная молодка, одна из сотен, что отбивались цепами от лезущих на укрепления солдат.
Несколько часов назад она, впервые увиденная, но до боли знакомая, сказала, что вернулась, как и обещала, а несколько часов вперед – лежала под стеной с арбалетным болтом, торчащим ниже ключицы.
– Я прошу тебя, умоляю, не надо ничем жертвовать, – шептал он. – Живи, только живи!
«Разве можно иначе?» – отвечали ему взгляды каждой из них, сливаясь в одно.
– Я не допущу этого. Откажусь от своих чувств, стану твоим стражем и хранителем, и даже если ты возненавидишь меня - я не позволю тебе сделать этого шага.
«Попробуй, – ее улыбка была сталью, отражающей солнце. – Не ты ли учил меня свободе?»
– Она – вершитель, - говорила дама в черной маске, касаясь его руки чуть дрожащей ладонью. – И она пришла сюда за тобой. Вы были бы идеальной командой: разум и воля, глаза и руки, наводчик и стрелок. Идеальным оружием, которое могло бы равновероятно погубить или воскресить этот мир. Господи, как хорошо, что вы не встретились при иных обстоятельствах: по крайней мере, вы оба живы.