– Я справлюсь сам, отче, – тихо сказал Карел. – Она будет жить, и мы еще придем сюда к святой мессе.
– Как знаете, сын мой, – священник протянул руку к его склоненной голове, осеняя крестным знамением. – В таком случае, вы отвечаете за нее перед Богом гораздо в большей степени, чем муж обычно отвечает за жену.
– Да, - кивнул Карел. – Я знаю.
Последним, что я запомнила в это утро, было крепкое, словно железное, запястье Карла, поддерживающее мою голову. Нежно прижимающее к груди, к закапанному кровью кафтану. Уже проваливаясь в затягивающую меня темноту, я почувствовала на лбу еле заметное касание губ, – но так и не смогла понять, было ли оно наяву, и кто из двоих меня поцеловал.
Глава 35. ДА НЕ СОКРУШИТСЯ
– Вы, надеюсь, уже составили отчет для канцелярии Ее величества? – в голосе следователя был такой лед, что у Людвига мурашки прошли по спине. Впрочем, помощнику следователя (по слухам – человеку непростому, из тайной полиции) было, похоже, все равно. – Я приложу к нему копию протокола нынешнего допроса, и тогда, вероятно, станет ясно…
– Разумеется, Платнер, – вздохнул тот. – Прикладывайте. Там содержатся четкие слова о том, что дезинформация про этот так называемый Орден была запущена именно им с целью скрыть какую-то действительно серьезную диверсию.
– Ну и где в таком случае эта диверсия? – продолжил следователь. – Я понимаю важность таковой в военное время, но последние выстрелы войны отзвучали больше года назад… Почему он решил открыть эту тайну, а не продолжил водить нас за нос?..
– Именно это и будет темой нашей следующей с ним беседы, когда господин Трисмегист немного придет в себя, - господин из тайной полиции пожал плечами. – Обсудим?
– Да, пожалуй, – кивнул следователь. – Но как хотите, я скорее склонен считать этого человека сумасшедшим. Ну какой из него шпион, если он постоянно нарывался на скандалы? Один этот его процесс, дело самозванца… Шарлатаны любят скандальную славу и зачастую плохо рассчитывают ее последствия. Ладно, пойдемте, коллега… Эй, вы! Приведите заключенного в порядок и сопроводите в камеру.
***
Когда за слугами закона закрылась дверь, писарь Хоффмайер, покосившись на палачей, снял со стены филигранный крестик, про который следователь и думать забыл, – а пророку, что так и остался висеть на сломанной дыбе, не подавая признаков жизни, он теперь был и вовсе без надобности.
– Перекладина из сосны, – всхлипнул Людвиг. – Из сосны! Так же, как поперечина истинного Креста Господня… Ныне сбудется Писание: кость Его да не сокрушится*…
– Что ты несешь, чернильная душа, – палач возился со своими инструментами, в определенном порядке складывая их в сумку. – Тьфу, типун тебе на язык! Господь наш на этой дыбе точно бы висеть не стал – так бы вдарил громом с молнией, что нам бы с вами, братцы, и вовсе крышка пришла.
– Не перебили у него голеней, но один из воинов копьем пронзил ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода*, – Людвиг будто бы не слышал его. – Чего ты возишься, добей его! Прояви последнее милосердие, пусть он умрет без лишних мучений! У тебя же есть нож!
Один из двоих конвойных солдат, неподвижно замерших по сторонам от выхода, сделал было движение в сторону обезумевшего писаря, но потом счел его невеликой угрозой и вернулся на место.
– Ты совсем дурак, Хоффмайер? – палач поднял на него глаза. – Не знаю, как тебе, а мне мое место дорого. Этого проходимца, если живой останется, еще спрашивать и спрашивать, а если помрет нынче, – так я тут не при чем. А лучше б не помер: пыток нынче немного, гуманизм-хренанизм, так его матерь, а мне почасово платят. Так что буду я его в чувство приводить. Давай, балбес, снимаем его… Отставить! – он рявкнул на своего молодого помощника, который как раз поднял ведро с холодной водой, предназначенное для приведения в чувство менее стойких пытаемых, и собрался окатить висящего на дыбе чародея. – Дурак! Толку-то с воды твоей, а? Если у него того, сердце не выдержало, - так только хуже сделаешь. А если, скажем, не сердце, то и тем более не надо. Давай, берись, че встал? Я его один не удержу: мужик-то здоровый…