***
Помощник судьи, молодой тонколицый мужчина, дождался, когда меня заведут в комнату для допросов и запер дверь на ключ. Указал мне на табурет в углу, сам уселся к столу, положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила.
— Ну давай, баба, сказывай про особые приметы, что были у твоего барина: шрамы там, родимые пятна или еще что. Нечего, нечего коситься, — никто тебе ничего не передаст, так что коли не совпадет, — то, стало быть, самозванец это. Его как раз сейчас медикус тюремный смотрит, он-то по приметам специалист, даже по самым мелким, собаку на этом съел. Я пока запишу, что вспомнишь, а вот аккурат через полчаса придет господин врач со своим списочком, — тут мы и сверим одно с другим. Ну давай, вспоминай.
— Шрам у него приметный, — не задумываясь, сказала я. — Небольшой совсем, чуть пониже ключиц, — это он на ветку в лесу впотьмах налетел…
…Тогда он явился в нашу пещеру под горой, возвратившись со своей миссии: измученный, осунувшийся и несчастный. Его печальные глаза, его голос… «Я сделал то, чего клялся никогда не делать, сестра моя. Я отнял жизнь, пролил кровь. Я убил человека»… Мой сон о нем, что сбылся: его предали, ему пришлось биться, он оказался более ловок и умел. «Вы ранены!» — «Пустяки, просто отметина. Словно в лесу на ветку напоролся». Наскоро застиранная от крови рубаха, игла в моей руке, накладывающая стежки на прореху, оставленную ножом его противника. «Спасибо, Кветушка… Господи, я и не знал, что смогу так. Всех дворянских сыновей учат фехтованию, но это… Поножовщина, ремесло разбойника. Что ж, в той жизни я успел побыть и им. Руки и тело словно сами вспомнили, что делать, как атаковать и отбивать атаки. Как же я обрадовался тому, что левша, — от удара справа сложнее защититься» — «Вот видите, господин, та память спасла вам жизнь»…
— Еще он левша. Если надо что-то написать, — возьмет перо в левую руку.
…Боже, сколько раз я сидела с ним рядом, когда он писал или рисовал! Невзрачная травинка, словно оживающая на бумаге вместе со своими цветочками и корешками, рядом подпись на латыни. «На что это вам?» — «В отличие от гербариев, такое описание может храниться вечно.» — «Нет, я серьезно. Ну на что?» Мой барин улыбается, что-то отвечает, я понимаю хорошо, если половину, и Бог-то с ним. Его голос, блеск его глаз… Друг мой. Свет мой!..
…Комната на постоялом дворе, перо в его левой руке, что выводит строки письма к его ненаглядной синьоре. Правая, забинтованная, ладонь комкает очередной лист: снова не те слова! Украденное письмо цыганочки, адресованное какому-то приятелю, в моей руке. «Слушайте, слушайте!.. Теперь-то вы знаете, что ей писать?!»…
— Что-то еще?
— Да. Родимое пятно под сгибом колена. Левого. И еще одно — на шее сзади, его обычно не видно под волосами.
…Широкий ледяной ручей, его босые ноги, туфли с чулками, переброшенные на ту сторону, сильные руки, что подхватывают меня легко, как пушинку: чего там, тоже мне ноша, двенадцати нет. Синее-синее небо, яркое-яркое счастье, милый брат мой. «Тебя еще не хватились дома, ведьмочка?» Осталось два года до той давней войны, его путешествия и нашей разлуки на долгие восемь лет…
…Мои пальцы, нежно перебирающие его пряди, мои губы, каждым поцелуем забирающие его боль: «Так легче?» — «Чародейка моя…». Мой незаконный мир, любимый вернулся с войны ко мне и нашему сыну, он лучший в мире муж и отец. Иногда после ранения его одолевают головные боли, — «Да ерунда, у меня и до войны так бывало». Мои предчувствия, его ласковые слова, год до разлуки и смерти…
— Ээй, слезы-то уйми, дура! — судейский толкнул меня в плечо.
Скрип двери: в комнатку вошел щуплый господин с докторским сундучком в руках, протянул тому, кто меня допрашивал, лист бумаги с несколькими строками. Два листка на столе рядом, два взгляда, сначала переходящие с листка на листок, потом впившиеся в мое лицо.
— Один в один, слышишь? Левша, шрам, два родимых пятна.
***
Мы почти столкнулись с нею в коридоре, — точнее сказать, наше одновременное появление там было явно подстроено: может, для того, чтобы узнать что-то из наших слов. А может, — просто для забавы: один солдат сопровождал меня, другой — ее, и при нашей встрече ее конвойный улыбнулся и подмигнул моему. Молодой судейский, что расспрашивал меня о приметах, вышел из комнаты и замешкался, запирая дверь на ключ.