Был ненастный августовский день, и осень в горной части полуострова неистовствовала вовсю — темное фиолетовое небо предвещало надвигающийся дождь, седан, который вел Джон, трясся под порывами ветра, а Чад хныкал.
— Все хорошо, Чад. Все хорошо, — продолжала твердить я, с улыбкой оборачиваясь к нему на заднее сиденье. — Все хорошо. Мама с папой не повезли бы тебя на этот мост, если бы было опасно.
Он немножко приободрился. Даже отнял ладошки от глаз и стал боязливо поглядывать из окна. В какой-то миг он настолько отвлекся от своих страхов, что заметил проплывающий под нами корабль.
— Смотрите, — закричал он, но тут машину резко качнуло ветром влево, и Джон сказал:
— Ого!
Чад заплакал. У меня вспотели ладони. Я читала в газетах кучу статей о том, как в сезон сильных ветров с моста Макинак сдувало машины. Оказывается, это было не так уж безопасно.
Я это знала, а Чад — нет.
Может, теперь знает.
И если теперь узнал, что ветер может сдуть машину с моста, и если помнит мои увещевания («мама с папой не повезли бы тебя на этот мост, если бы было опасно»), что он должен думать? Что я утешала его, смеясь про себя? Или просто сама ничего не смыслила в том, о чем говорила? Или лгала?
Джон в своей футболке бросился ко мне, распахнув объятия, и у меня к горлу вдруг подступили рыдания. Чад. Брем. Мертвая олениха. Отец. Джон. Потери и измены. Любовь и мечты. Бремя тяжких воспоминаний, с такой легкостью сдуваемых с моста.
Нет, одернула я себя. Я просто устала.
— О, Шерри, — сказал Джон, прикасаясь губами к моей макушке. — Что случилось?
Я подняла на него глаза.
Джон. Джон смотрел на меня сверху вниз, как всегда. Он отступил на шаг, смахнул слезу с моих ресниц:
— Ну-ка, рассказывай, что произошло. — В его лице светилось столько доброты, мудрости и любви, что меня осенило: признайся я ему во всем, он ответит: «Ну конечно. Я так и знал. Разве ты не догадалась? Я всегда знал».
Но даже если он и не знал всех подробностей моего приключения, я вполне могла открыть ему правду. Он поймет. Мы взрослые люди. Он возьмет ответственность на себя. Скажет, что сам виноват. Его фантазии… Я восприняла их как разрешение. Так что он, по-своему конечно, сам участвовал в моей измене.
— Рассказывай, — сказал он.
Его зрачки вспыхнули, и в них, как в зеркале, я увидела свое отражение, крошечное и размытое. За окном садилось солнце. Принялись квакать оттаявшие в ближайшем пруду лягушки — настойчиво и неустанно, словно именно они работали в нашем мире генератором секса и весны, — этакий вечный двигатель, построенный из плоти амфибий и служащий главным источником энергии. Замерзли, оттаяли, заквакали. Мокрые зеленые создания. Сквозь оконные проемы проникали розовато-красные полосы света, крестообразно ложась на лоб Джона, — ни дать ни взять обряд крещения.
— Так что случилось? — переспросил он.
Я отвернулась от него и села на край дивана.
Он встал подле меня на колени.
— Ты что, всю ночь не спала? Трахалась со своим обожателем?
Я вздохнула. Почувствовала, как дрожат губы, и выдавила из себя:
— Да.
Джон тоже вздохнул, очень громко:
— Рассказывай.
— Что ты хочешь узнать? — Я посмотрела на его ладони, сложенные как для молитвы, — они дрожали.
— Сколько раз?
— Не знаю.
— Не молчи, Шерри. Ты меня знаешь. Расскажи все. Я и так сам не свой. — У него на лбу блестели две капельки пота. Откуда они взялись? Только что их не было…
Я пожала плечами. Голосом, звучавшим как из глубокого пустого колодца, произнесла:
— Кажется, два. На полу, а потом на матрасе.
Джон приподнял у меня над коленями юбку, а затем посмотрел на меня. Капля пота быстро стекала по носу:
— Ты уверена, что не четыре? — спросил он. — Могло быть четыре раза?
Я уже ни в чем не была уверена:
— Может, и четыре.
Джон улыбнулся и облизал губы:
— Тебе понравилось?
— Понравилось, — ответила я.
Он не сводил с меня широко открытых, полных предвкушения, глаз. Дышал тяжело.
— А ему?
Меня вновь обожгла вспышка гнева: маркетинговое тестирование.
— Он был в восторге. — Я пристально посмотрела на него, стараясь заглянуть в глаза как можно глубже.
Джон положил пальцы мне на колено и несколько секунд таращился на него, как на единственное, какое видел в жизни. Через миг он оказался между моих коленей, раздвигая их в стороны, через бедра стянул с меня одежду, прижался лицом к моим трусикам и принялся кусать меня, оттягивая их в сторону. Он терзал мою плоть зубами, помогая себе языком, потом вставил во влагалище сначала один палец, за ним второй. Прерывисто дыша, расстегнул брюки и затолкнул в меня член. Он смотрел, как он входит в меня, а затем перевел взгляд на мое лицо. Он наблюдал за мной словно бы издалека, с высоты получаемого наслаждения, до тех пор, пока на него не обрушился оргазм.