— Ну, допустим, тепло, — ответила я осторожно, держась за сердце. Впрочем, как знать, с той ли стороны я с перепугу схватилась?
— Ага, вижу я.
Он только головой покачал, в халатик завернулся поплотнее и спросил ещё раз:
— Тепло ли тебе, девица? И просьба не лгать!
— Т-т-тепло, блин! — рявкнула я из последних сил, чувствуя, как отнимаются ноги. И не пошевелить даже, злости не хватает! Для того ли меня батюшка растил, чтобы из-за двух поганок померла от мороза в лесу?
— Мда-а, — протянул мужчина озадаченно. — Или ты совсем ку-ку, или бредить начала… Ладно, пошли, красавица.
Куда пошли, какое пошли? Дайте мне спокойно умереть. Всё равно я ни на что не гожусь, даже для утех любовных.
Так я и осела в снежок, который даже тёплым показался поначалу. Силилась сознание потерять, а не получилось. Почему говорят, что смерть от замерзания лёгкая? Уснуть бы, и всё уже.
Однако не вышло. Вот так всегда. Мечтала о любви и о хорошем муже — получила домашнего тирана с двумя детками-конфетками! Мечтала о большой семье — на, получи, только не жалуйся потом! Мечтаю о лёгкой смерти — а фиг тебе, дорогая принцесса, не заслужила!
Меня подняли, перекинули на плечо так, что лицом я уткнулась в халат где-то на уровне поясницы. Но этот факт меня уже даже не смутил. Смутить меня в этот момент было практически нечем, потому что конечности мои уже работать отказывались.
Мужчина совсем недолго мотался по сугробам — уж ему-то точно было холодно. Принёс он меня куда-то в тепло, посадил на мягкое, а сам ушёл возиться неподалёку. Даже обидно стало — чего ушёл? Мог бы и со мной посидеть, по головке погладить, пожалеть, в конце-то концов…
Тело постепенно оттаивало, примёрзшее к телу платьице стало совсем мокрым, и я завернулась в попавшееся под руку одеяло. От него воняло псиной, но не такое у меня положение, чтобы требовать духи и парчу с атласом! Потерплю, на то я и принцесса!
А тут и мужик вернулся, принёс мне миску с чем-то горячим, ложку в руку всунул железную. Как арестанту, честное королевское! Да ещё пробурчал, как последний невежа:
— Ешь, пока не остыло. А потом расскажешь, кто тебя выгнал на мороз без шубы!
— Ладно, — согласилась я, решив пока оставить в стороне привитые с детства манеры, и принялась хлебать суп.
Между двумя ложками спросила:
— А ты кто? Лесничий здешний?
— Чего-о-о? Я бизнесмен!
— Какой-какой… смен?
— Бизнес! Продаю машины класса люкс.
— Ничего не поняла, — радостно ответила я. — Негоциант, что ли?
Он заржал и плюхнулся в кресло напротив кровати, а потом взял тонкую бумажную палочку в рот, щёлкнул странной штучкой, из которой вырвался самый настоящий карманный огонь, и в избе запахло горелым. Да ещё таким противным, что я закашлялась, махая рукой, чтобы отогнать сизый дым.
— Убить меня хочешь? В сговоре, что ль, с моими падчерицами? Это всё подстроено? И супец тоже отравлен? У-у-у, ирод проклятущий!
Я вскочила, не чувствуя ног, швырнула миску в стену и бросилась к двери. Уж лучше на мороз! Лучше уснуть, чем корчиться в агонии и слушать смех этого “смена”, приспешника дур-завистниц!
— Куда? — завопил мужик и перехватил меня почти от самого порога. Врёшь, не возьмёшь! Я принцесса, королевская дочь! Раз уж приговорена к смерти, умру так, как сама желаю!
— Пусти, окаянный! Пусти, ирод! — орала невменяемая я и даже визжать пыталась, как в детстве с нянюшками и мамушками, чтоб всё сразу по-моему стало. Руками махала, ногами пинала, да побольнее, да посильнее!
— А ну тихо! — рявкнул этот “смен” и посадил меня обратно на кровать. — Сидеть и не рыпаться! Рассказывай, кто тебя хочет убить.
И чего-то вдруг так жалко себя стало. И слезы из глаз покатились, и сопли потекли. Звучно шмыгнув носом, я поозиралась по сторонам в поисках платка, но ничего подходящего не нашла.
— Падчерицы мои, — прошептала я. — Со свету сжить хотят.
— Падчерицы? — засомневался он, видимо, в моей адекватности. Взглядом так прошелся по моим ногам, по платью мокрому, на груди остановился да там и замер, вынуждая поежиться и вырез руками стянуть. Ну так, на всякий случай. — А тебе лет-то сколько, девица красная?
— Восемнадцать, дедушка, — отчего-то покраснела я, разглядывая его темную бородку и ярко-голубые, как небо, глаза.
— А падчерицам твоим сколько годков? — и голос такой ласковый-ласковый. Вот точно прибить собирается. На дедушку, что ли обиделся?
— Тоже по восемнадцать. Замуж в этом году пойдут.
— То есть и муж тоже есть?
— Есть, ирод проклятущий. Ждет не дождется, пока я со светом белым попрощаюсь. Вот и поручили конюху в лес меня отвезти да так и оставить на погииибееель… — зарыдала я пуще прежнего.