— Да, Ромыч! Привет! Что ты орешь?… — звук на том конце больше напоминал на вопли разъяренного животного. — А тебе-то какое дело, женюсь и женюсь… — он вышел в коридор. Боже, а этот-то откуда узнал?
— Алексей Алексеевич, если Вы хотите хотя бы косвенно касаться территории, которая принадлежит моей семье, я обещаю, что это произойдет. Только не пытайтесь меня хоть как-то свести с Вашими сыновьями. Фамилия у моего ребенка будет вашей, поэтому все то, что сейчас принадлежит мне, ему же и достанется. — пообещала я. Надоело мне ходить вокруг да около. Может, хоть отстанет.
— Не понял. Ты же только сейчас говорила…
— Это не Олега ребенок, как я и сказала, но Ваш будущий внук или внучка. А теперь мне можно идти?
И уже вечером просматривая страницу в соцсетях я наткнулась на очень интересное фото, где мы с Олегом стояли в баре ночного клуба, когда столкнулись в первый раз. Там работал фотограф, который нас и запечатлел. А подпись «ЖЕНЮСЬ!» окончательно меня добила. Вот сученыш! Теперь стал понятен смысл сообщения с незнакомого номера «Совет вам да любовь!». И я могла дать стопроцентную гарантию того, кому принадлежит номер. Обиделся Ромка «так и сяк», вроде не дурак, а поверил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, ГДЕ РОМКА СПОРИТ САМ С СОБОЙ, И «ОСТАНЕМСЯ ДРУЗЬЯМИ?»
Что делать, если ты приходишь домой поздно вечером, уставшая, а у тебя на кухне сидит большой дядька с твой бабушкой, и о чем-то они беседуют под рюмочку водки? Наверное, во-первых, хочется знать кто этот дядька. А это Алексей Алексеевич Барышников. Странно, и кортежа нет поблизости, и охраны не наблюдается. Хотя мужчина в деловом костюме с расстегнутым воротом рубашки.
— Вот так, Серафима Андреевна, — заключает он.
— Девчонка и так уже была замужем по нужде. Этого ей хватило, — говорила бабушка. Я остановилась в дверях, но эти двое меня, кажется, не замечали.
— Но Вы ведь согласны, что ребенку нужен отец. Если они когда-то встречались, тем более она от него забеременела, значит, что-то есть.
— Ох, какой же ты дурак, Лексей Лексеич, — покачала бабушка головой.
— Фима Андреевна, я ведь не могу бросить своего внука, — развел он руками.
— Никто Вас бросать и не просит, — вступила я в разговор. — Просто не лезьте куда не просят.
— Арина, — попыталась остановить меня бабуля.
— Что? Ты меня сама так назвала почти двадцать пять лет назад? Какое право имеет кто-то решать мою судьбу? И передайте своим сыновьям, господин Барышников, чтобы за километр меня обходили. Я не собираюсь сюсюкаться с Вашей семьей, и мне глубоко насрать, что Вы многоуважаемый человек и можете мне доставить проблемы. С МОИМ ребенком Вам никто не запретит общаться. Но уж лучше без отца, чем так.
Хлопнув дверью, я удалилась в свою комнату, где уже ощутила такую знакомую дрожь в руках. Боже, я же только что нагрубила тому самому Барышникову, которого боится весь город. Ну Арина Николаевна, ну ты и экстремалка! А что? Помирать так с музыкой. Эта фраза сначала вызвала у меня улыбку, а за ей последовал истерический смех, который в свою очередь перешел в рыдания. «Успокойся, Риша, успокойся! Тебе нельзя нервничать, подумай о малыше», — огласил внутренний голос, и я принялась делать глубокие вдохи-выдохи.
— Чего скулишь? — в комнату без стука вошла сестра. Конечно, как же она еще может войти? Пахло от нее дождем. Мне нравилось.
— А ты где была? — налетела я на нее сразу.
— Как где? Мы с Алиской на примерку платья ездили. Мы же тебя приглашали, а ты домой ускакала, — отрапортовала Рима.
— Да? Хреновато с памятью что-то. Меня тут сватать приходили, пока ты где-то шлялась.
— Опаньки! И я так думаю, что истерики из-за того, что кандидат нас не устраивает? — язык бы ей подрезать.
— Почему какой-то там дядька толстосум должен решать мою судьбу, я что не человек? — снова начиналась моя истерика.
— Ну, что ты? — погладила меня Рима по голове, усаживаясь рядом. — Ты у нас не просто человек, а человечище. Еще и мамаша будущая. Поэтому хватит портить характер моей племяннице, и пойдем пить чай. Этот страшный дядька ушел, бабуля его выпроводила.
— Хочу тут чай, в комнате. А еще шоколадку и фильм хороший. Посидишь со мной? — мой детский тон меня добивал, но опять же из-за гормонов сейчас мне хотелось какой-то поддержки и тепла.
— Как в детстве? Помнишь ты со мной всегда сидела?
— Помню! — согласилась я. — Теперь я побуду немного маленькой.
Киносеанс начался с лирики «Москва слезам не верит». Не знаю откуда у меня тяга к советскому кинематографу, но он всегда меня спасал в минуты грусти и печали, как и сестра. Мы сидели на кровати с кучей вкусняшек, укутанные в один плюшевый плед, который мне дарил Коля, зная мою тягу к таким посиделками. Рима упорно терпела мой вкус в фильмах, потому что сама предпочитала триллеры и детективы, журналюга недоделанная.